17 левых сапог. Вацлав Вацлавович Михальский

чтобы сейчас же взлететь и исчезнуть в черном небе.

      – Ловится? – спросил профессор, когда Адам подошел к нему ближе.

      – Вода цветет – откуда ей сейчас ловиться.

      – Но в воскресенье все равно пойдем, соскучился я без рыбалки. Когда это мы с тобой в последний раз были?

      – Давно, еще в начале месяца, – отвечал Адам.

      – Так ты червячков подкопай, – сказал Николай Артемович, проведя ладонью по серебристому ежику волос.

      – Подкопаю. Ждал я вас, обещали, – тихо добавил Адам.

      – Что обещал? – дипломатично спросил профессор.

      – Прийти обещали. Рождение у меня сегодня. Забыли…

      – Я забыл? Да что ты, Степаныч! Такое я не мог забыть! Задержался я, понимаешь. Работы сегодня пропасть. Сейчас как раз к тебе направлялся.

      Адам понимал, что профессор, конечно, забыл о его дне рождения и сейчас говорит неправду, но все равно слушать его ему было приятно.

      – Так сколько стукнуло?

      – Шестьдесят пять, – смущенно сказал Адам.

      – Ого! Знаешь, пойдем ко мне, – подмигнул профессор, – пойдем отметим немножко!

      Пойдем! Пойдем! Ветер с ног валит. Какое там к черту дежурство! – Сильной рукой он взял Адама за локоть и потащил его вверх по ступенькам.

      В вестибюле, у тумбочки с телефоном, сидела пожилая, толстая, судя по лицу, когда-то красивая нянька. На коленях она держала глубокую тарелку, полную манной каши, и ела ее с такой жадностью, что Николай Артемович, усмехнувшись, громко сказал:

      – Приятного аппетита!

      Нянька обалдело вскочила на ноги и застыла, прижав тарелку обеими руками к мягкому своему животу так сильно, что он, казалось, разделился надвое.

      – На ночь кушать вредно! – отчеканивая каждое слово, сурово сказал профессор и, неожиданно расплывшись в шутовской улыбке, елейным голосом добавил: – Помрешь скорее, лебедь моя!

      Нянька захихикала, услужливо и фальшиво.

      По лестнице с обкатанными, округленными от времени краями ступенек они поднялись на второй этаж. В длинном коридоре было тихо. Пальмы в кадках охраняли эту болезненно-чуткую, настороженную тишину, полную страданий, притаившихся за белыми дверьми палат.

      XIII

      Николай Артемович открыл ключом высокую белую дверь, на которой висела маленькая черная табличка «Зав. кафедрой», и, учтиво пропустив вперед себя Адама, вошел с ним в свой кабинет. Это была большая, идеально чистая комната с высоким потолком и белыми застекленными шкафами вдоль стен.

      – Присаживайся! – тоном радушного хозяина сказал Николай Артемович.

      Они уселись друг против друга. Николай Артемович сдвинул к одной стороне стола аккуратно сложенные стопки специальных книг и брошюр и поставил на освободившееся место причудливой формы бутылку и рюмки.

      – Ром! – сказал он радостно. – Настоящий, ямайский! Приятель из командировки привез. Ты и не пивал еще такого!

      – Откуда нам такое пивать…

      – Так за