Пророк, или Загадка гибели поэта Михаила Лермонтова. Иван Никитчук

я узнаю,

      И шум толпы людской спугнет мечту мою,

      На праздник незванную гостью,

      О, как мне хочется смутить веселость их

      И дерзко бросить им в глаза железный стих,

      Облитый горечью и злостью!..

      Лермонтов опустил перо, перечитал написанное, поправил несколько слов… «О, как мне хочется смутить веселость их и дерзко бросить им в глаза железный стих, облитый горечью и злостью!..» – мысленно произнес он последние строки.

      Он лег на постель не раздеваясь, заложив за голову руки, и снова погрузился в свои мысли, в которых были и счастье, и тревога, и пугающая неизвестность будущего. Наконец к нему пришел сон, который захватил его в свой плен.

      В тот вечер в салоне Карамзиных собралось изысканное общество, человек около десяти. Кроме хозяйки, Софьи Николаевны, дочери известного историка и писателя, здесь были Жуковский, Глинка, Брюллов, Даргомыжский, Лермонтов…

      Лермонтов сидел у чайного стола. Вид у него был грустный, лицо бледное с задумчивостью более обыкновенного.

      – Михаил Юрьевич, дорогой, – обратилась к нему Карамзина, – вы сегодня совсем другой, молчите… Мне кажется, вы чем-то расстроены…

      – Софья Николаевна, добрая душа, ну что меня может расстроить, кроме царской немилости. Кабы знал, где упаду, там бы соломки подостлал… Вчера мне сказали, что их величество в очередной раз вычеркнул меня из наградного списка. Двору я не мил. А это значит, что не видать мне отставки. Снова сошлют меня под чеченские пули…

      – Ну, что вы так, Михаил Юрьевич? Все уладится, все будет хорошо. Я знаю, что за вас хлопочет Жуковский, а он имеет большое влияние при Дворе.

      Лермонтов посмотрел на Карамзину, потом на Жуковского своими печальными глазами. Горькая улыбка застыла на его лице.

      – Ах, Софья Николаевна, ничего этого не будет… Я чувствую, что жить мне осталось совсем немного.

      – Михаил Юрьевич, ну, зачем эти грустные мысли?! Все вас просят прочитать нам ваши новые стихи. И я очень прошу.

      – Может быть, в другой раз? Ей-богу, мне сегодня не до стихов.

      В зал вошел еще один гость – граф Соллогуб. Он поцеловал руку Софьи Николаевны и сразу же обратился к Лермонтову:

      – Михаил Юрьевич, я к тебе с приятной новостью.

      – Для меня приятная новость? И что это за такая?

      – Я узнал, что цензура выдала разрешение на печатание вашего романа «Герой нашего времени». Поздравляю!

      – Спасибо, граф! Спасибо, Владимир Александрович! Это действительно радостное для меня известие.

      Лицо Лермонтова просветлело. Все гости оживились, поздравляя его с этой новостью.

      – Граф, – обратилась Карамзина к Соллогубу, – поддержите нас, упросите Михаила Юрьевича прочитать нам свои новые стихи.

      – Я думаю, Михаил Юрьевич нам не откажет, – глядя на Лермонтова, сказал граф, – Он ведь видит и мое нетерпение услышать их.

      Лермонтов нехотя поднялся со своего стула и подошел к окну. Софья Николаевна, Соллогуб и еще двое-трое из гостей окружили Лермонтова, приготовившись его слушать. Он оглянул всех беглым взглядом, потом, словно задумавшись, медленно начал читать:

      На воздушном океане,

      Без руля и без ветрил,

      Тихо