Веления рока. Валентин Тумайкин

ей чести. Если уж говорить по-честному, она его не стоит, Семен мог бы и получше себе найти.

      Сквозь монотонный гул механизированного доильного аппарата до Семена долетали неразборчивые обрывки слов, он усердно орудовал вилами и не прислушивался. Доярки, с некоторой усмешкой бросая на него взгляды, как на человека, достойного сожаления, продолжали делиться все новыми и новыми «подробностями» о Настином романе с «камазистом».

      х х х

      Приехал бригадир на дребезжащем мотоцикле с коляской, хмурый, помятый, и прямиком направился в коровник. Не поздоровавшись, прошел мимо Семена, не обронил ни слова и с доярками: сдержанная злость, раздражительность чувствовались в нем. Немного постоял в раздумье, будто хотел что-то сказать, но только ногой отодвинул с прохода пустой подойник и ушел. С замкнутым лицом остановившись возле ворот, сунул руку в карман, достал пачку «Примы» и застыл неподвижно. Долго, словно не мог избавиться от горечи и подавленности, он глядел поверх шиферной крыши облезлого корпуса свинарника. Даже не заметил сторожа Жору, который, зевая и потягиваясь спросонку, лениво брел вдоль свинарника к выгулу. Десятка два голубей, взмахнув крыльями и не нарушив утренней тишины, как планеры, спустились с крыши на клочки когда-то оброненного с воза сена. Тыкая гладкими головками воздух, они деловито заходили во всех направлениях, то и дело что-то склевывая с земли.

      Продолжая держать в руке пачку сигарет, бригадир все стоял неподвижно, тоскливо глядя в сторону увлеченных утренней разминкой голубей, и размышлял о своей жене, которая вот уже который год беспробудно пила. Всеми силами хотел он отучить ее, каких только мер не предпринимал: и бил, и убеждал, и возил к ворожейке заговаривать – все бесполезно. «Хоть бы подохла, стерва, и чем быстрее, тем лучше», – думал он. Хватит уже и его, и детей позорить. В глубине сознания его возникло липкое и гнетущее: а не приложить ли к этому свою руку? Придушить бы ее тайно, где-нибудь в темноте.

      Тут что-то заставило его повернуться – к нему напрямик по траве бежала его дочка, девятилетняя Машенька. Увидев ее, бригадир словно очнулся и быстрыми шагами пошел к ней навстречу. Девочка обливалась слезами и надрывно всхлипывала. Он поднял ее на руки.

      – Что случилось, доченька? – спросил осевшим голосом. Девочка, еще сильней захлебываясь от плача, еле выговорила:

      – Мамка умирает.

      – Успокойся, успокойся, моя маленькая, не плачь, – прижав к груди ребенка и вытерев своей ладонью ее слезы, как можно нежней сказал бригадир. – Ты испугалась, да? Не надо бояться, не бойся, ничего не случится. Сейчас поедем к фельдшерице, она сделает укол, и все пройдет. Мама не умрет, не плачь, она просто пьяная.

      Девочка не успокаивалась, прижавшись к отцу, продолжала плакать, все ее худенькое тело под тоненьким платьицем судорожно вздрагивало. Бригадиру стало страшно от мыслей, которые минуту назад крутились в его голове. «Может, я уже спятил, – подумал он, – нормальный человек не стал бы так далеко заходить; решать, кому стоит жить, а кому не стоит, не с моими мозгами».

      Он