Приятная неожиданность. Борис Владимирович Попов

и изливается им.

      – Сегодня никак не получится – тебе нужно добыть деревянные мечи и хорошо бы плохонькую кольчугу.

      – На тебе же есть уже. В запас, что ли?

      – Нет, это чтобы показать действие самострела. И мне нужно за арбалетом зайти. А перед этим браться за переезд к бабушке Аграфене, у которой снял комнату вчера. Еще нужно дождаться земляка, с которым вместе решили на новом месте пожить.

      – Поискать его нельзя?

      – Где он бегает по нашим делам, неизвестно.

      – Да, это может затянуться… И у кого из наших лежат деревяшки, знаю. А вот кольчугу нужно будет где-то поискать…, – тут новгородский орел задумался не на шутку.

      Я прервал его размышления.

      – Лучше скажи: ты что делаешь завтра?

      – С утра иду в церковь, еще кое-куда надо сбегать, накопились последнее время дела.

      Да, последнее время, он явно был не делец.

      – Ну давай после обеда здесь встретимся.

      – Давай.

      Мы пожали друг другу руки.

      – Слушай, – припомнил ушкуйник, – а вот песню, что ты пел вчера первой, можешь сейчас исполнить? Как-то тронула меня. Я заплачу.

      – Денег с тебя не возьму. Написана на английском.

      – Ты и там жил?

      – Нет, слышал как-то давно, еще подростком.

      Взял в руки домру и запел опять по-русски, а потом на языке оригинала. Корчма стихла. Олег втихую опять стал держаться поближе. Кажется, пробрало всех песней из очень далекого будущего.

      Двое чисто выбритых подошли, поздоровались, попросили записать им песню. Иностранный акцент резал ухо. Выяснилось – английские купцы, пришли за медом, ворванью и пушниной. Предупредил сразу: даром ничего делать не буду. Они тут же спросили у неласкового аборигена – сколько возьмешь? Решив не баловать иноземцев, зарядил три рубля. Британцев недолюбливаю за Крымскую войну, главный итог которой – уцелевший Лев Толстой, наш национальный духовный символ. Тертые жизнью иностранцы пытались жаловаться на бедность и торговаться, но были решительно пресечены.

      Я подозвал Кузьмича и спросил расчет, показывая непреклонную русскую решительность и полное отсутствие национальной доверчивости. Помявшись, англичане вынули деньги.

      – Записать могу только по-нашему. Вашего языка не знаю.

      – Как же ты поешь?

      – Запомнил с голоса английского певца, он приезжал к нам.

      Подумалось – только это было так давно…

      – Запишем сами.

      Рванули у нас остатки бересты, видимо решив, что с паршивой овцы хоть шерсти клок, сели писать. Диктуя заметил, что один пишет английскими буквами, а другой непонятными кривульками. Решив проявить бдительность сталинской поры, начал допрос.

      – А это что за буквы? Мы так не договаривались!

      Чужеземцы, чувствуя нехорошее обострение отношений, пахнущее новыми финансовыми вливаниями, быстренько объяснили, что так рисуют музыку. Международный конфликт был исчерпан. Оживившийся в преддверии доброй драки Смелый, опять начал обдумывать свои юношеские