Дикий. Марина Анатольевна Кистяева

везли к нему. Чтобы использовать.

      Естественно, Мила не могла не задаваться вопросом – что им всем от неё понадобилось? От той, которую посадили под замок, лишили полноценного детства, от той, что никогда не знала родительской заботы и любви.

      «Добрые» наставницы сразу, как только маленькая девочка начала более-менее правильно воспринимать мир, сообщили, что её мать умерла при родах. Принесла себя в жертву, производя на свет убогое создание. Следовали и более жесткие эпитеты. Девочка слушала молча. Даже малюткой успела уяснить – от «ворон», облаченных в серые и черные платья сочувствия ждать не приходилось. Палкой огреть – запросто. Оплеуху отвесить – легко. Приголубить, пожалеть – нереально.

      Поэтому на радушную встречу с родными Мила не рассчитывала. Четко понимала – от неё будут требовать «нечто». Только что?

      Серпантинная дорога уносила девушку в неизвестное будущее, что не сулило ничего хорошего.

      Но Мила была готова.

      Да, она была готова.

* * *

      – Где Дина?!

      Ему уже сообщили, что к особняку подъезжал автомобиль с небезызвестными номерами.

      Димитриос дал четкие указания – когда Дикий появится на его территории незамедлительно ему сообщить.

      Ему сообщили.

      И он мчался из города в поместье на предельной скорости.

      И всё же опоздал.

      По-другому и быть не могло.

      Испытывая эмоции, фабула которых резко менялась ежесекундно, Димитриос, продолжая выказывать видимое спокойствие, ждал ответа от горничной.

      – Госпожа наверху. Она…

      Дослушивать он не стал. И без лишних слов всё понятно.

      Дина… Что же ты натворила, маленькая ты дрянь?

      Но она его дрянь! Его! И никто, ни одна живущая в этом бренном мире душа не имеет права трогать её! Не имеет право косо смотреть на неё!

      Порвет… Любого. Собственноручно.

      Вырвет глотку. Самолично.

      Так думал глава дома Скалистых Волков, поднимаясь к жене в её личные покои.

      Дина предпочитала темные тона. Нестандартный выбор для молодой женщины, матери. Темно-красный, терракотовый, фиолетовый. И черный. Даже Димитриос подобный выбор считал перебором. Но с женой спорить не стал. Её будуар – её вотчина.

      Сейчас же бледное лицо любимой женщины на шелковых бордовых подушках казалось особо ранимым и болезненным.

      Она лежала на огромной овальной кровати с закрытыми глазами и хрипло дышала. Рвано.

      Глаза Димитриоса гневно прищурились. Он всматривался в лицо Дины, и неконтролируемая ярость захлестывала его. Синяки на скулах, запекшаяся кровь на висках, разбитые губы. Регенерация шла плохо. То есть Дина до сих пор находилась под ментальным воздействием. Если бы она случайно – ну, мало ли! – выпала из окна, то и минуты не провела бы в кровати. Встречала бы его, сидя в своем любом кресле и лениво просматривала модный журнал, отмечая для себя последние тенденции моды.

      Сейчас же на неё больно было смотреть. Пальцы Лавинского деформировались, превращаясь в когти, спину обожгло. Верхняя губа дернулась, обнажая удлинившиеся клыки.

      Убьет!!

      Он