Новогодний роман. Денис Викторович Блажиевич

приближалось степенно и плавно и теперь казалось, что эти затравленные и жалобные звуки издает сама ночь, удивленная и уничтоженная таким скорым появлением своего неизменного победителя. Наконец прожектор во лбу электрички достал рассеянным светом перрон и находящихся на нем людей. Недотроги двери на фотоэлементах выпустили из вокзала жидкую струйку, моментально растекшуюся по перрону.

      – Во-он. Во-он. В первом вагоне рукой машет.

      – Да не вижу. Где?

      – Деточка, помаши рукой папе. Не моей шляпкой, а своей ручкой, растяпа.

      – Лысый. Вместе. Лы-сый. Мы здесь. Здесь.

      – Петр Никандрыч. Петр Никандрыч.

      – Чего орешь. Здесь я.

      – Все равно не вижу.

      – А чернота с грохотом и стуком рождала все новые и новые синие с белым позументом вагоны. Электричку в последний раз сильно тряхнуло, швырнуло назад и вперед, со змеиным шипеньем разошлись вагонные створки и…

      – Да не стойте на проходе. Что за люди дайте ж сойти.

      – Вон. Во-он он. Сашка. Мы здесь.

      – Хоть убейте не вижу.

      – Внучок-то. Петр Никандрыч. Внучок то наш как вырос.

      – Дайте-ка расцелую.

      – Не понимаю я Софья Петровна вашей сентиментальности.

      – Внучок зачем же с бабушкой так.

      – Значит прижимайся ухом. Сначала ко мне, а потом рванем к Марго на чачлык. Не поверишь, она так постарела.

      – Ба-а-тю-уушки ж мои. Сделается же такое. Ну не вижу я, не вижу.

      Запеканкин бегал от одного вагона к другому, натыкаясь на хаотичный беспорядок из ручной клади и целующихся парочек. Устав изображать собаку, потерявшую хозяина, Запеканкин занял позицию у головы состава и принялся терпеливо ждать. Меж тем оживший на время перрон умирал. Подхватив поклажу, люди спешили покинуть негостеприимную полоску асфальта, скупо припудренную снегом. Продвинутые и обеспеченные направлялись к стоянке такси, бедные или прижимистые к автобусной остановке, наивно полагая, что их там тоже встретят с распростертыми объятьями. Когда перрон опустел совершенно, а Запеканкин начинал подумывать о том, что снова что-то перепутал , из ближайшего к нему тамбура послышались звуки борьбы. Звуки нарастали, пока не оборвались визгливым фальцетом.

      – Да отстань ты.

      Вслед за этим из тамбура вылетели два дряблых дорожных баула и приземлились рядом с Запеканкиным. Не давая Запеканкину передышки, вслед за баулами на истоптанный перронный снег вывалилась роскошная переливчатая шуба на черно-бурых хвостах. Какое-то время Запеканкин рассматривал свалившееся чуть ли не на голову добро. Баулы, как и положено баулам, вели себя самым надлежащим образом. Они не пели и не плясали, не рвались с наглыми жалобами к начальнику вокзала. Как и положено настоящим баулам они недвижимо стояли на месте. И все равно было этим баулам, где стоять. Здесь или на багажной полке. Но шуба. Шуба повела себя иначе. Она начала шевелиться. По шубе пробежало дрожанье и