Ностальгия. Сергей Алексеевич Минский

будто бы детей своих

       Люблю, любви не требуя.

       Колосья запеченные

       На полуночном пламени,

       Как будто в память вплавлены

       Обугленностью черною.

       И яблоки рисковые,

       Хоть кислые, но сладкие.

       И эти ночи славные

       В объятиях раскованных.

       И вдруг всплеснет под берегом,

       И вскрикнет где-то в острове,

       И лодку черным остовом

       Над облаками белыми

       Качнет совсем непрошено.

       А ей дано как будто бы

       Увидеть сон о будущем,

       Где грусть живет по прошлому.

             * * *

      Рождаюсь – я чувствую это,

      Рождаюсь в мучительных схватках:

      Как зверь изменяет повадкам,

      Так я изменяю заветам.

      Заветы и снова заветы,

      А это лишь страх поколений,

      Лишь опыт кровавой планеты,

      Такой голубой из вселенной.

      А это лишь генов удушье,

      А это лишь генов презренье:

      Кому-то от умности душно,

      Кому-то и глупость прозренье.

      И воспоминаний за далью

      О жизни, что "жить надо умно",

      Я чувствую где-то – рождаюсь,

      Но чтобы понять, что я умер.

      Из цикла "P.S." Конец 80-х.

            * * *

      Фонари высвечивали снег,

      Лепестками яблони летящий.

      Или это падал пух лебяжий,

      Или нежный твой искрился смех.

      Нам дарила свадебная ночь

      Волшебство очерченного круга,

      Смех, любовь, дыхание друг друга

      И созвездий роковых венок.

      Нам давала ночь, как будто в долг,

      Счастья мимолётного виденье.

      И пускай за кругом царство тени

      Правит новый вечности виток.

      Пусть наш вечер – суета сует,

      Иллюзорность, вздох без продолженья,

      Жизни утверждающей служенье…

      Мы в кругу, где снег, и смех, и свет.

            * * *

      Растоптанный росток

      расстроил до безумья.

      Растраченная жизнь

      восстала из глубин,

      Засыпав пеплом лет

      коварно, как Везувий,

      Все, что могло бы жить,

      чему дано любить.

      А где-то ввечеру,

      в беспамятстве глубоком,

      Красивейший закат

      мне душу обагрит.

      И станет город вдруг

      пристанищем убогим,

      Тюрьмой моей души

      сквозь красный свет зари.

      Но выдавит зарю

      мерцающее небо.

      И философий жгут

      религию совьет,

      Где жаркие пески

      и тут же пахнет снегом,

      Где логика – абсурд,

      где смерть всегда зовет.

      Растоптанный росток

      пригрезился