Пером по шапкам. Книга вторая. Жизнь без политики. Евгений Николаевич Бузни

её словами: «Вступаю в поэму, как в новую пору вступают».

      И продолжать:

      Россия любимая,

                  с этим не шутят.

      Все боли твои – меня болью пронзили.

      Россия,

            я – твой капиллярный сосудик,

      мне больно когда -

                  тебе больно, Россия.

      И пояснять читателю главную причину написания поэмы:

      Его различаю.

            Пытаюсь постигнуть,

      чем был этот голос с картавой пластинки.

      Дай, время, схватить этот профиль паривший

      в записках о школе его под Парижем.

      Кто принудил поэта написать гениально просто и понятно:

      Струится блокнот под карманным фонариком.

      Звенит самолёт не крупнее комарика.

      А рядом лежит

                  в облаках алебастровых

      планета –

            как Ленин,

                        мудра и лобаста.

      Да никто не принуждал. Но хотелось славы, и тогда писал «в струю», чего уж греха таить? Да ведь струя-то была хорошая, тёплая. Захотелось повыпендриваться и повыдрючиваться для большей популярности, позволили и это талантливому поэту. Ну, покричал Хрущёв с большой трибуны, погрозил выселением, однако же жив поэт со всеми своими поэтическими закидонами. Но ни у кого почти не остались в памяти строки ни его совершенно бездушной поэмы «Лёд», посвящённой гибели молодой студентки, ни никому не понятных стихов типа «Оза», ни прозы с экзотическим названием «О», подразумевающей дырку от бублика, только чёрного цвета. И слава постепенно тает, поскольку на поэмы подобные «Лонжюмо», остающиеся в истории на века, теперь никто и ничто не вдохновляет, а сегодняшнюю мало читающую публику никак уже не затрагивают ни архитектурные, ни футуристические, ни метафизические упражнения в поэзии. Не волнуют и остаются незамеченными даже самые краткие потуги поэта, которым он сам, очевидно, не смог придумать название:

      таша говорю я на

      низм ты говоришь кому

      ыкант наливает муз

      иноактриса пошла к

      сотка улыбнулась кра

      вать советует уби

      лам сломалась жизнь попо

      Ну, если даже мы и соединим разорванные поэтом слова, то и тогда поэзии не получится:

      Говорю я Наташа

      Ты говоришь комунизм

      Наливает музыкант

      Пошла киноактриса

      Улыбнулась красотка

      Советует убивать

      Сломалась жизнь пополам

      Для детей, которые тоже любят заниматься аналогичным словотворчеством, этот опыт поэта-профессионала, скорее всего, покажется бездарной попыткой. И они будут правы. Во всяком случае, у читателей эти упражнения интереса не вызовут, разве что у любителей кроссвордов, да и то вряд ли – слишком уж примитивно написанное. Поэтому и возникает вопрос, где Вознесенский настоящий поэт – когда писал о Ленине так, что каждое слово в душу западало просто и ясно, как капля чистой слезы, или сегодня, когда заставляет читателя увязать по уши в хитросплетениях ничего не значащих слов, выползающих буквально из пустомыслия? Мне думается первое вернее. Тогда именно он был поэтом.

      Но