Дорога надежды. Анн Голон

чистым полотном, простыни с кружевной отделкой, чтобы Анжелика могла, подобно королеве, принимать своих подданных. Будучи истинной уроженкой Ла-Рошели и гугеноткой, Северина любила хорошее постельное белье и беззастенчиво набирала охапки в шкафах миссис Кранмер. Та не протестовала, и Анжелика, не желая лишний раз сыпать соль на раны своей гостеприимной хозяйки, постоянно заговаривала с ней и рассыпалась в бесчисленных благодарностях.

      Анжелика видела, как миссис Кранмер всхлипывала, прикрываясь носовым платком, когда ей сообщили о ее смерти, и это воспоминание делало ее снисходительной к бедняжке.

      Все любили ее, она была счастлива видеть их, но все же была признательна своим двум «ангелам» за то, что те давали ей и ее мужу минуты покоя, хотя и старалась, особенно в первые дни, никого не обделить вниманием.

      Анжелика не уставала смотреть на крохотные личики, такие очаровательные, что ими нельзя было не восхищаться.

      «Кто вы, маленькие граф и графиня?»

      Им суждено было изменить ее жизнь. Достаточно было взглянуть на их высокомерные мордашки, и становилось ясно, что о них заговорят не только современники, но и историки, а о ней, Анжелике, будут упоминать лишь как о матери удивительных близнецов де Пейрак.

      Но не выдает ли она желаемое за действительное? А может, высокомерный вид малышей – это всего лишь результат усилий, которые они прилагают, чтобы прямо держать свои слабые головки?

      «Драгоценные мои!» – смеялась она.

      Малыш с круглой головкой, чуть покрытой бледным пушком, был ей ближе, так как она прижимала его к себе умирающего и думала, что не переживет мук расставания.

      Она стремительно повернулась к сидящему рядом Жоффрею.

      – Как ужасно быть матерью, – прошептала она. Взгляд ее больших светлых глаз затуманился. – Простите меня, милый мой сеньор: мне кажется, что в эти страшные часы, когда он умирал на моих руках, я о вас позабыла.

      – А я вот думаю, не ужаснее ли быть отцом? – шутливо заметил он, желая сгладить воспоминание от пережитого. – Ибо в те часы забытье было даровано вам, но не мне. Есть страдания, которые парализуют и память, и мысль. Вы оказались их жертвой. Я же чувствовал свою бесполезность, свое бессилие перед лицом вашей слабости. Разумеется, и для меня мир вокруг опустел и потерял краски, стал безрадостнее и опаснее, чем во время самого свирепого урагана или беспощадной битвы, которые мне довелось пережить. Но я не мог забыть, что в нем оставались вы, и лишь это имело значение. Надо было спасать вас и обоих малюток, спасать Онорину, которая никогда бы не пережила вас. Такой исход я не имел права не только допустить, но даже предположить. Я был в ответе за ваше спасение, я… ничего не мог сделать.

      «Он пришел за нами», – говорили Рут и Номи.

      «Кто?»

      «Черный Человек! Французский пират из Голдсборо».

      Они прыснули от смеха.

      «Это всего лишь шутка!.. Никакой он