Верхний Волчок. Книга I. Натали Лавру

мечту, но ты должна принадлежать другой семье, ты родилась для этого, такова твоя судьба.

      «Терпеть не могу, когда разговор заходит о судьбе. Что значит „судьба“? – то, что кто-то по своей прихоти отбирает у меня выбор? Похоже, кому-то придётся здорово пожалеть, что придумали для меня эту нелепость» – решила про себя я. Мне всё ещё не верилось, что происходящее реально.

      Мой папа, Александр Николаевич Волк, умер, когда мне было 6 лет, а Свете, моей сестре, – 10. Говорят, произошел несчастный случай на работе: что-то тяжелое упало на голову. В больнице ему стало лучше, он не хотел валяться на койке, решил уйти домой и упал. Ему было всего 40, мама моложе его на 13 лет. С тех пор мама так никого себе и не нашла, она посвятила себя воспитанию нас с сестрой. Я думаю, что она тоже, как и я, разговаривала с его невидимым духом, когда приходила на кладбище.

      Наша семья с детства казалась мне необыкновенной и полной загадок: во-первых, все браки у нас в роду заключались, когда невестам было по 17 лет, и это не могло быть совпадением; во-вторых, появление мамы тоже произошло при странных обстоятельствах: подкидывать ребёнка, да ещё без документов – это варварство, тем более для второй половины XX века. К тому же мама была явно не славянского происхождения: как мы предполагали, она имела азиатские и латинские корни. У неё были огромные, но раскосые глаза, очень смуглая кожа, густые чёрные волнистые волосы и немного припухлые губы. Сама она признавалась, что в детстве её иногда притесняли из-за сильно выделяющейся внешности, обзывали нерусской, но с возрастом всё прекратилось.

      Папа же был, напротив, с кудрявыми средне русыми волосами и светлой кожей, и единственной схожей чертой в их облике были яркие желтовато-зелёные глаза.

      Я унаследовала от мамы цвет волос и смуглую кожу, глаза у меня были не раскосые, но и не такие выразительные, как у мамы, губы тоже как у типичного европейца. А вот Света у нас была русая с карими глазами, от маминой экзотической внешности ей не досталось ничего, от папы – разве только самая малость; разумеется, по этому поводу никто не шутил, родители любили нас одинаково.

      Иногда я спрашивала маму, не хотелось ли ей узнать, кто её настоящие родители, разыскать их, разгадать тайну, почему её подкинули, она отвечала, что в этом нет смысла и что настоящие – это те родители, которые её воспитали, которые подарили ей свою любовь, а о других она ничего не желает слышать. Мне было непонятно, как можно спокойно жить, зная, что твоё появление, вероятно, имеет интереснейшую историю и что ты вполне можешь оказаться, например, потерявшейся принцессой, которую спрятали, чтобы враг не смог добраться до неё. Как это может не волновать?

      Однако способов раскрыть тайну не находилось, эти загадки не волновали никого, кроме меня, поэтому моё так называемое расследование не продвинулось ни на шаг, я вынуждена была отступиться и развлекать себя чем-то более реальным.

      Мы жили бедно, но мирно: никто никого не обвинял в том, что нет денег на ту или иную вещь.