Глаз всеобъемлющий. Иосиф Гальперин

амостоятельным. Потому что мы ощущали себя посвящёнными. Допущенными к слову.

      Мы до сих пор ощущаем единство с теми, кто жив, с теми, кого нет. Мы делились написанным без боязни быть непонятыми и без желания подладиться под чьи-то вкусы. А ценили мы одних и тех же непохожих авторов, поэтов и писателей. Ценили, но не подражали, считали, что не все еще сказано, что мы обязаны найти что-то своё. Поэтому к моде на постмодернизм оказались непричастны.

      Я несколько лет назад писал о творчестве Иосифа Гальперина. Готов и сейчас повторить эти слова.

      Вот, кажется, прошумел и укатил постмодернизм – и нет его на горизонте. Но мировой просцениум вряд ли будет пустовать долго. И вот стоит поэт на пороге этого мира и то с недоумением, то с презрением смотрит на беспрерывную смену вех, переживает, участвует, отвечает. С позиции мудреца, конечно, смотрит, говорит умные проникновенные вещи. Его как будто не слушают, но слышат.

      Иосиф Гальперин давно в поэзии. Мне внятна его серьезная и трезвая интонация, понятна его забота – сохранять свою отражающую способность в чистоте и спокойной ясности. Что сегодня редкость. Редкость быть верным себе, своему однажды сделанному выбору. В этом качественная особенность и будущность его поэзии.

Иван Жданов

      В беспробудных лесах

      «…А это тень неба в тебе…»

      …А это тень неба в тебе,

      отпечаток скрижали, тавро,

      оттиск двойной спирали,

      скрученной вечной пряхой.

      Ты чувствуешь только одно –

      холодно или тепло,

      да и то – неточное знание,

      особенно, если родился в рубахе.

      Тени идут по лицу,

      проходят, оставляя лыжню морщин.

      До следующего облака

      дотянуть бы неутолимым.

      Ты видишь развёртку радуг

      без целей её и причин.

      Облако выглядит богом,

      особенно, если лежит на Олимпе.

      «Тени бабочек, тени мальков…»

      Тени бабочек, тени мальков,

      по струящейся амальгаме

      с двух сторон пролетают пред нами,

      как две эры на стыке веков.

      Так по ленте сетчатки летят

      тени будущего и былого:

      изнутри подымается взгляд,

      каждый раз рождается снова.

      Даже если обычная мгла

      поутру раздвигает завесы,

      ты же помнишь: рассвет интереса

      пред тобою строчка зажгла.

      Не обещан успех наперёд,

      что завещано – сбудется вряд ли,

      только тень оживёт, какую найдёт

      точный глаз на вздрогнувшей глади.

      Путь наверх

      Когда и луковки, и шпили

      разжаловали и спилили,

      то потолок прямоугольный

      закрыл колодец колокольный,

      проход наверх заколотили –

      и чердаки забили пылью.

      Когда нас снова удивили

      дезабилье и изобилье

      летящей облачной артели,

      её понять мы захотели,

      но дирижабли-монгольфьеры

      в свою не посвятили веру.

      И только дождь струной холодной

      и абрис дерева бесплотный

      нам открывают путь наверх.

      По луже – дрожь, по морю – волны,

      а мы оторваны, безмолвны.

      Но ласточка сшивает всех.

Ньюкасл – Йорк, 16.07.2010

      «Месяц хмарь, двунадесятое число…»

      Месяц хмарь, двунадесятое число,

      сотни лет – и тьма, и тьма, и тьма,

      снег не снег, дороги развезло –

      это плачет по тебе тюрьма,

      это вязнет на суглинке свет,

      это вянет на подзоле мысль,

      это гаснет человечий след,

      это грязной остается высь,

      как ни чисть слезами и рукой,

      как ни три оконное стекло –

      хмурой родины

      гибельный покой

      не нарушит свежее число.

      «В беспробудных лесах от Амура до Рейна…»

      Андрею Сергеевичу Смирнову

      В беспробудных лесах от Амура до Рейна,

      четверть шара земного параболой сжав,

      как древесного угля слепое горенье,

      накопилась энергия диких держав.

      Столько смуты не выдержать миру и Риму,

      и, степную гиперболу переварив,

      волны