Ледяная трилогия (сборник). Владимир Сорокин

бездомного. Он извивался в наших руках и слабо стонал. Иг рукоятью револьвера отколол от Льда подходящий кусок. Фер вытянула шнурки из своих ботинок, поискала глазами: в углу купе Дерибаса стоял красный флаг. По советским праздникам его укрепляли на паровозе. Фер схватила флаг, сорвала с древка полинявший кумач. Мы привязали Лед к древку, Иг поднял стонущего музыканта и прижал его спиной к своей груди. Я прицелился в его худую, грязную грудь, размахнулся и ударил в нее ледяным молотом. Удар был столь силен, что Иг вместе с музыкантом попятились, споткнулись о диван и повалились на него. Древко сломалось, куски Льда брызнули во все стороны. Один из них рассек Фер лоб над бровью. Музыкант потерял сознание. Мы бросились к нему, сорвали со рта повязку. Он был бездыханный.

      – Ты убил его! – воскликнул Иг.

      Но сердце Иг было еще очень молодо по сравнению с нашими. Мы знали, что брат жив. Из носа его потекла кровь. Фер прижалась ухом к груди флейтиста. Сердце молчало.

      – Говори сердцем! – яростно прошептала Фер.

      – Говори сердцем! – торкнул я.

      – Говори сердцем! – прорычал Иг.

      И брат наш заговорил сердцем:

      – Кта! Кта! Кта!

      Мы завопили от радости так, что секретарь Дерибаса постучал в дверь.

      – Воль-но! – радостно крикнул ему Иг.

      Брат Кта зашевелился, застонал. Ему было больно: молот сильно рассек грудину. Но ожившее сердце билось и говорило, билось и говорило:

      – Кта! Кта! Кта!

      Мы плакали от радости. Кта стонал. Кровь сочилась из раны, текла по его худым ребрам. Иг прижал платок к ране и, брызгая слезами, закричал так, что лицо его мгновенно побагровело:

      – Фурман, врача!!!

      – Есть! – раздалось за дверью.

      Я кинулся собирать драгоценный Лед. Но сердце вдруг подсказало: не надо поднимать эти куски, ледяной молот бьет ТОЛЬКО в одну грудь. В этом была мудрость Света. Я замер на корточках над лежащими на ковре кусками. По одному из них ползла вошь. Она стряхнула с меня оцепенение. Подняв главный кусок, я положил его в ящик, закрыл крышкой, стал забивать ее рукоятью нагана. Иг схватил обломки древка и вместе с кумачом сунул под диван.

      В дверь застучали. Иг открыл. Вошел врач, следом секретарь Фурман.

      – У него грудь разбита, – показал Иг на Кта. – Сделайте, что надо, Семенов. За жизнь его отвечаете.

      Врач потрогал грудину. Кта вскрикнул.

      – Трещина… – пробормотал врач. – Нужна мягкая шина.

      – Делайте… делай что надо! Расстреляю!!! – закричал Иг, теряя самообладание.

      Врач побелел: Дерибас никогда так не разговаривал с ним.

      Я положил ему руку на спину, торкнул сердцем:

      – Спокойно.

      В отличие от нас с Фер Иг еще не плакал сердцем. И мудрость Света ему пока не открылась.

      Врач наложил Кта на грудину мягкую шину, сделал укол морфия. Кта провалился в глубокий сон. Мы накрыли его одеялом, оставили на диване в купе. Охрана вынесла ящик со Льдом в холодный тамбур. Мы сели вокруг спящего Кта. Наступила ночь. Я выключил