Одиссей, сын Лаэрта. Человек Космоса. Генри Лайон Олди

умов? Кто из нас больше виноват: ты или я?! «Я!» – издевательским приговором откликается эхо. Сонмище мужчин, мы были слепы и наивны, как однажды были слепы и наивны Глубокоуважаемые (тогда еще не очень уважаемые и не столь глубоко…), затевая большую войну, путаясь, промахиваясь и опустошая – чтобы в будущем промахи с ошибками нарекли подвигами и едва ли не сотворением мира. Живот рос, приближая время разрешения от тягости; корабль обрастал ракушками, приближая время стоянки на берегу. «Тебе наряд к лицу», – сказал слепой слепцу…

      И змеи ползли с алтарей.

      Антистрофа-II

      Но нас не помчат паруса на Итаку[18]

      Человек бежал издалека. Была в его беге какая-то несообразность, но определиться не получалось: бегун поминутно скрывался за утесами, чтобы вскоре вынырнуть и припустить дальше по каменистой тропе.

      Скоро встретимся, тогда и разберемся.

      По левую руку курились дымки. Сизые, облизывали небо: вдруг просветлеет? Вкусно тянуло жареным луком. Здесь, на южной окраине лагеря, растянутого на многие стадии, обосновались триккийцы, а эти без лука дня не проживут. Утверждают, что от ста болячек. Ладно, пусть их… лишь бы морду в сторону воротили. Доберемся до микенской стоянки, сдадим златовласку отцу нашему Агамемнону с рук на руки – то-то радости! Насмерть небось отчима заговорит, вот и не придется плыть воевать.

      Все польза.

      Бегун неожиданно вывернулся совсем рядом: из-за приземистой скалы, похожей на черепаху.

      – Ой, какой хорошенький! – это златовласка.

      – Лигерон! – ахнул Одиссей, признав.

      Малыш Лигерон был обнажен, если не считать повязки на чреслах. Да, теперь уж точно не считать, потому что свалилась. А малышу нипочем: подбежал, остановился. Дыхание ровное, размеренное. Пламя кудрей по плечам: даже не вспотел. Словно мгновением раньше выйдя из шатра, с хрустом потянулся – затрещали молодые косточки…

      – Дядя Одиссей! Дядя Одиссей – это она?!

      Не скрываясь, заржали в двадцать глоток свинопасы. По-мужски, одобряя. Неймется парню. Вон, даже видно: до чего неймется. Жениховское дело святое. Дядя Одиссей и тот понимает: святое. Иначе б на привале!.. Ох, этот дядя Одиссей, он у нас рыжей рыжего, жениха женихастей…

      – Она, малыш.

      – Моя?!

      Ну как тут не улыбнуться?

      – Твоя, твоя… Ты чего вперед побежал? Женихам положено в нарядах, со свитой…

      Не дослушал. Перебил, глядя исподлобья:

      – Дядя Одиссей… а ты ее мне привез?!

      – Тебе, тебе. Кому ж еще, если не тебе?

      Влажный Лигеронов взгляд полыхнул благодарностью. И еще: темным, смоляным облегчением. Лишь сейчас Одиссей ощутил с опозданием: ответь он по-другому, отшутись или уклонись от прямого согласия – малыш бросился бы на них. Как есть, голый, безоружный – против всех.

      Быть беде.

      Откуда? почему?! – А дитя издалека всхлипывает: быть…

      – Взаправду

18Но нас не помчат паруса на Итаку —В наш век на Итаку везут по этапу…А. Галич