Одиссей, сын Лаэрта. Человек Космоса. Генри Лайон Олди

в сонме людей и умом, и усердным.

      Жертв приношеньем богам, беспредельного неба владыкам?!

      Нет!

      – Лучше не забудь отправить гонца во дворец, – Одиссей поспешил перебить новоявленного восхвалителя. Густой дух чеснока вперемешку с кислятиной перегара, шибая от многоречивого десятника, был способен отравить любой гимн на свете. – Пусть доложит о нашем прибытии.

      – Ну да, ну да, богоравный! Бегу, лечу…

      И впрямь: очень хотелось бежать. Лететь. Куда – неважно, лишь бы подальше. Даже мысль о том, что стражники еще не проспались или уже пьяны, не дарила успокоения. А еще молчал ребенок у предела. Готовясь засмеяться – или расплакаться?! Кстати, шумели и торопились зря. Гонец сбегал-вернулся, сказал: велено обождать. Пока богоравная ванактисса Клитемнестра изволят закончить омовение.

* * *

      Глухие улочки, высокие заборы. Пыль на листьях олив, любопытные глаза в щелях: блестят слизнями вослед. Огромный водонос на всякий случай пятится в тень, бьет поклоны. Город сам по себе, микенский акрополь на возвышении – сам по себе. Напади враг, в акрополе можно длительный срок держать осаду, благоразумно отдав прочих горожан на разграбление. Вспоминается услышанный в портовой харчевне спор. Микенец хвастался: «Наши сокровищницы! Наше золото!» А когда критский моряк удивился: «Твое? Ты-то здесь при чем?! У тебя отродясь медяшки ломаной…», микенец возразил с негодованием: «Но я ведь рядом живу! На соседней улице!» Наверное, в чем-то он был прав: родившийся в златообильных Микенах и впрямь не чета рожденному на продуваемой всеми ветрами Итаке. Раньше не замечал, что здесь даже дышится по-другому – с опаской, будто можешь случайно вдохнуть чужого воздуха.

      Потом с хозяином за всю жизнь не расплатишься.

      Дерзай, ванакт микенский! Твори державу Пелопидов – великую, вселенскую, кафолическую! От эфиопов до гипербореев каждому так задышится: с опаской, с оглядкой. Зато: наше золото! наши сокровища! наша гордость! – рядом ведь живем, за углом…

      – Одиссей, ты давно был у нас? – Знаменитый бас «покровителя ахейских глашатаев» гудит откровенной растерянностью.

      – Перед отбытием в посольство… А в чем дело?

      – Глянь направо. Или боги помутили мой разум, или… Видишь храм?

      – Конечно, вижу… Постой! Откуда он взялся?! Площадь помню, портик на углу – тоже…

      Колесница замедляет ход, проезжая мимо храма. Мрамор коринфских колонн – серый с золотистыми прожилками. Резьба капителей в виде чаш из двойных листьев аканта. Широкие ступени; дверь слегка отворена, и внутри мерцает огонь, безмолвно приглашая войти.

      Одиссей обернулся к десятнику, вызвавшемуся сопровождать «долгожданных гостей»:

      – Чей это храм?

      – О, господин мой! Это храм Крона Уранида! – конский хвост на гребне шлема, изрядно траченый молью, кивает в такт речи десятника, словно свидетель на суде, подтверждая правоту истца. – Весной достроили.

      Смотреть на храм приятно. Увенчанное двускатной крышей, стройное здание красиво само по себе, но дело в другом. Глядя на святилище Крона Уранида, которого здесь