Порядок её верности. Анастасия Сагран

Она схватила его за плечо и резко развернула: – Что это? Что это за новый цвет глаз?

      – Понятия не имею о чём ты.

      – Ты выглядишь иначе, – приняв на себя, казалось бы, совершенное спокойствие, объяснила Мелисса. – Глаза… жёлтые. Почти чистые. Немного золота.

      Жёлтый чаще всего возникал с примесью, дающей довольно отвратительный оттенок, который у крылатых означал стыд, у нечистокровных – иногда ещё и страх.

      – Это, пожалуй, цвет, с которым я родился. Природный оттенок. Странно, что он проявился именно сейчас.

      – Действительно странно, – как зачарованная, произнесла Мелисса, пытаясь перестать смотреть. – Так ты вовсе не можешь стыдиться или испытывать страх?

      Она подняла его подбородок и наклонилась к его лицу, пользуясь тем, что выше ростом.

      – Мог бы, наверное, но слишком давно я в последний раз был серьёзно задет, – почти холодно отозвался Рэйн, поддерживая игру. Считалось, что сиреневоглазые от рождения не умеют любить, зеленоглазые – ревновать, а черноглазым не ведомо разочарование. И пусть старейшины во все времена старательно опровергали подобное мнение, молодёжи нравилось в это верить.

      – Серьёзно? Значит, господин "нянька", я не в силах ни пристыдить вас, ни испугать, – проговорила она, снова переставая прикрывать силами самообладания своё крайнее неудовольствие и резко отвернув его подбородок от своего лица, будто выбросив. – Значит, ваши чувства ко мне таковы, что не дали мне силы изменить вашу душу и подарить ей нечто новое.

      – Всё не совсем так… – проговорил Рэйн, понимая что повторяется, и что у него пересохло во рту. "Не может быть такого, – подумал он, – вчера я почти влюбился в другую!"

      – Спорю: опять до полуночи новеллы читала, – хихикнул кто-то из её племянников.

      Мелисса вскинула брови. Издёвка на её лице для него, Рэйна. Вероятно, в его глаза вернулся тёмно-серый цвет животного влечения, который она хорошо научилась распознавать, как и всё сопутствующее. Его затягивающееся молчание и неспособность сказать хоть что-то при очевидно ясном наличии бурных фантазий в голове, поначалу немного смущали её, но затем она из чисто женского кокетства и тщеславия начала использовать свою власть. В последний год младшей леди Си стало скучно, не лестно внимание Рэйна, и она перестала сводить его с ума нарочно, но иной раз вот так, ни за что, неожиданно, в глаза, насмехалась немыслимо жестоко.

      Сегодня она не вполне следовала своему правилу, но произнесла нечто, из-за чего Рэйн в который раз ощутил себя ужасно уязвимым и, после – разорванным где-то глубоко в грудной клетке:

      – Тогда зачем мы всё ещё держимся вместе а, Рэйн? Если ни ты, ни я, друг друга изменить не способны, так зачем нам видеться? М? Может, ты перестанешь загораживать мне своим превосходящим титулом свет других улыбок?

      – Точно читала, – подтвердил весёлый голос. – Ставлю на Адри Морта.

      – Не, на стихи похоже. Свет улыбок. Ужас, – протянул некто. Всё-таки, это точно они, весёлые спорщики-братья, графы Эшберн и Дэлсиер.

      А потом смешки резко прекратились. Рэйн