И берег Вычегды родной (сборник). Евгений Шашурин

Ивановна повела дальше, и мы оказались в просторном подполье с мощённым крупным камнем полом и многочисленными арками.

      Озноб пропал, я огляделся, на память пришёл наш Сольвычегодск, Благовещенский собор с каменными мешками и страшные рассказы о его узниках.

      Показалось, что сейчас увижу кучи человеческих костей. Людмила Ивановна, как знающий экскурсовод, провела нас под арками ещё несколько метров, и мы оказались у большого зелёного ящика. Опустили носилки на пол. Медсестра подала ключ.

      Я открыл навесной замок и поднял крышку.

      Внутри лежало тело худой голой старухи с длинными седыми волосами, прикрывавшими левую грудь, а угол простыни, на которой она лежала, закрывал ноги до колен.

      Меня передёрнуло, я с недоумением посмотрел на Людмилу Ивановну и спросил:

      – Лёшу к этой старухе?

      Она с не меньшим изумлением ответила:

      – А куда же ещё?

      – Людмила Ивановна, но ведь это неправильно! Почему молодой парень должен лежать со старухой?

      – Давай, Саша, клади его туда, ему теперь всё равно с кем и где лежать…

      Понимая всю безысходность происходящего, я вытащил из-под бабки простынь, накрыл ею тело умершей, и мы с напарником уложили на неё Лёшу.

      Закрывая крышку мертвецкого ящика, я извинился перед покойниками, а в голове пронеслась где-то слышанная ранее фраза: «Перед Богом все равны…»

      Неудача

      Во все времена трудно и бедно жило северное крестьянство. Не исключением были и пятидесятые годы прошлого столетия. Не оправившись от коллективизации в тридцатых, деревня вошла в Отечественную войну, и изнурительный крестьянский труд тяжёлой ношей лёг на плечи женщин и подростков. Вернувшиеся с фронта мужики стосковались по работе на земле. Окрылённые победой над фашизмом и уверенные, что наконец-то теперь заживут хорошо, они с энтузиазмом взялись за возрождение своей многострадальной деревни.

      Недоедая и недосыпая, плохо одетые и с верой не в Бога, как их предки, а в непонятное и далёкое светлое будущее, они отдавали все свои силы родной деревне, своему колхозу. Работали за трудодни[4] и рожали детей, чтобы передать им свою любовь к земле и крестьянскому труду. Детские голоса в деревне (в ту пору даже без радио) стали самой частой, любимой и популярной мелодией. Дети были объектом радости и ласки.

      Семья Тарбаевых жила в деревне Михалёво (два ряда изб на правом берегу реки Устьи). Появилась эта фамилия в Устьянских сохах[5] в XVIII веке от крестьянина Севастьяна Тарбаева, обрусевшего татарина или какого другого отпрыска тюркского племени, предки которого пришли в эти места из Великого Новгорода. В деревне, кроме Тарбаевых, жили Мымрины и Илатовские. Все они в той или иной степени приходились друг другу родственниками.

      У Тарбаевых было пятеро детей. Зина родилась до войны, а Коля, Лёня, Таня и Галя – в послевоенные годы. Зина, окончив школу, училась на курсах поваров в селе Черевково. Коля – в четвёртом классе, Лёня – в первом. Сестрёнки были маленькие и, когда

4

Трудодень – мера оценки и форма учёта количества и качества труда в колхозах в период с 1930 по 1966 год. Заработная плата членам колхозов не начислялась. Весь доход после выполнения обязательств перед государством (обязательные поставки и внесения натуроплаты за услуги машинно-тракторных станций) поступал в распоряжение колхоза. Каждый колхозник получал за свою работу долю колхозного дохода соответственно выработанным им трудодням.

5

Устьянские сохи – Устьянские волости, особое административно-территориальное образование в составе Московского княжества, Русского царства.