Дежавю. Любовь. Сергей Зыболов

на пропитание. Кто-то с легкой охотой расставался со своими кровными, другие же просто равнодушно глазели, позевывая, на представление и сидели без движения, будто ничего особенного не происходило, но были и такие, кто в такт энергичной мелодии дружно поддавал лапками, чем самым еще более подзадоривал дуэт. Но, как пришел праздник в вагон Амины, так он и ушел, растворился: неожиданно, спонтанно, непредсказуемо. Звуки стихли и резко оборвались, не дожидаясь окончания композиции.

      В это время гулко, оглушительно, протяжно за окном, по ту сторону заоконного ирреального мира, сипло прошипело два двойных свистка: «Вши-вши-и-и, вши-вши-и-и!» – как это бывало раньше, на старых, изъеденных временем, громогласнодышащих монстрах-паровозиках, и, будто бы огорчившись, что не смог выиграть гоночные состязания, угрюмо поплелся тихим, ленивым ходом.

      Отдыхающая Амина скользнула волнительным взглядом по иллюзорной глади нежно подрумяненного закатом оконного стекла, но не была настроена на романтичное созерцание всей красоты природной картины, тем более что через пару секунд в вагон ввалился богатырского телосложения муравей-кондуктор, нервенно оглянулся, шагнул было назад, но тут же вернулся, недовольно буркнул кому-то стоящему в сером тамбуре, резко задвинул дверь, и мощным, раскатистым баритоном вежливо попросил пассажиров предъявить документы на проезд.

      Иногда случается, что плывешь безучастно на жалкой лодочке по дремотной и капризной реке своих путающихся мыслей, то летящих стремительно, то флегматично падающих плашмя, то воодушевленных на прекрасные, безумные подвиги, а то пессимистично отлеживающихся на самом холодном дне, совсем без сил и без малейшего призрачного желания подняться, и, что удивительно, ведь совершенно не замечаешь окружающий тебя пейзаж, реальность проскакивает серым, однотонным, безучастным фоном, и не различаются ни цветные краски, ни образы, ни звуки, ни запахи, ни-че-го-о-о… Сплошная серятина.

      Изморившаяся от монотонной, изнурительной, убаюкивающей дороги, муравьиха про себя анемично отметила, что живая картинка за пределами искусственного вагона, без устали струившаяся непрерывной конвейерной лентой, кардинально сменилась на более жизнерадостную: угрожающие неприятельские тучи, чего-то, видимо, испугавшись, уже веерно рассеялись, но скупое, бледное, восковое солнце, почти совсем бесцветное, такое огромное и косое, пока еще оставалось за розовой перистой, будто разорванной в клочья, мягкой ватой облаков, а недалеко, всего в каких-то полусотне метров от железной дороги красовались невысокие изумрудно-зеленые волнообразные холмы, поросшие сплошь мелкими кустарничками бузины, местами кое-где с расцветшими жемчужно-наливными звездочками-цветочками.

      Неспеша повернувшись в сторону пассажиров, Амина неожиданно обнаружила, что мягкой игрушки в лапках у нее уже нет, она попросту безвозвратно и скоропостижно растворилась