Институт эмоций. Первый семестр. Александра Глазкина

и розмарином (давно засохшими). Акварельные натюрморты на стенах прихожей. Пара вполне симпатичных глиняных чайничков на полке в гостиной. Ни одно увлечение не длится дольше пары-тройки недель, но захватывает маму целиком! Вот и теперь она целыми днями смешивает ингредиенты, изучает рецепты и выбирает формы.

      Больше всего ее новому увлечению радуется Юсси. Он стал гораздо охотнее купаться, каждый вечер требуя от мамы новое мыло – в виде машинки, робота или ящера. А еще он покорил сердца всех девчонок в классе, таская им упаковки с розовыми сердечками, зелеными цветами и синими ракушками. Я пытаюсь объяснить, что по этикету средства гигиены можно дарить только самым близким, но он только честно округляет глаза:

      – Да, они сами просят!

      Я тоже быстро привыкла баловать себя новыми ароматами, и, честно скажу, Ивар сполна оценил мои эксперименты. А вот папа страдает, ему категорически не нравится, что мыловарением мама занимается на кухне, используя для своих экспериментов кухонную утварь. Но, видимо, не настолько страдает, чтобы пустить маму в свою мастерскую.

      – Дорогие родители! – торжественно начинаю я (в нашей семье принято сообщать важные новости за ужином). – Я решила пойти учиться!

      Вилка вновь замирает у папиного рта. Мама удивленно вскидывает тонкие брови, а в ореховых глазах Юсси загораются искорки любопытства.

      Глава 3

      – Так, иди, делай уроки! – строго командует мама.

      – Но я же должен знать, как вы решите мою судьбу, – парирует Юсси.

      – Брысь, умник! – добавляю я, пряча улыбку, и он, насупившись, уходит к себе.

      Главный вопрос на повестке дня с учетом моей новости – перераспределение нашего времени. Все работают, я теперь еще и учиться буду, а Юсси у нас, хоть вполне и самостоятельный, но все равно дома его одного надолго не оставишь. В последний раз он, несмотря на строгий запрет, забрался в папину мастерскую. Пальцы после знакомства с пилорезкой, к счастью, остались целы, а вот наши нервы заметно пострадали!

      – И сколько будет длиться обучение? А диплом ты получишь? А из архива тебя будут отпускать?

      Вопросы следуют один за другим, и я понимаю, что поторопилась с известием. Надо сначала сходить на вводную лекцию, все подробно узнать, а потом уже принимать решение.

      – Так, родители, давайте дождемся вторника. Пока мне просто важно знать, как вам вообще эта идея?

      Мама меня обнимает:

      – Золотце, ну, конечно, мы тебя поддерживаем!

      – И впрямь, сколько можно в бумажки зарываться, – брякает папа.

      Я прямо затылком чувствую, как мама делает ему страшные глаза. Папа – добряк, но тактичность – не его конек. Ему, как искусному мастеру, из-под рук которого выходит мебель, пользующаяся огромным спросом, сложно понять, что люди могут посвящать себя труду невидимому, нематериальному, так сказать, и не очень (по его мнению) ценному. Хотя, когда я раздобыла ему рабочий дневник Хедвига Тана, знаменитого краснодеревщика прошлого