Обреченный на любовь. Николай Романецкий

я, – отозвался Клод. – Уж я бы ему выписал напоследок. От всей души…

      – Я знаю, – выкрикнул знакомый голос.

      Калинов поднял голову. Между ним и остальными стояла Вита. Лицо ее было искажено болью.

      – Ты!.. – говорила она. – Ты!.. Я ненавижу тебя!.. Пр-ровокатор!

      Она заплакала. Громко, по-детски, взахлеб.

      – Ненавижу! – выкрикивала она сквозь рыдания. – Ненавижу!

      Калинов встал. Он явственно почувствовал, как в одно мгновение между ним и остальными пролегла стена. Стена невидимая и непреодолимая. Пока непреодолимая…

      – Простите меня, ребята, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Я должен был это сделать.

      Они молчали. Никто на него не смотрел. Как будто его здесь и не было. Никогда.

      – Жизнь – это не детские игры, – говорил он. – Жизнь часто бьет по физиономии… И отнюдь не букетом цветов.

      – Зачем? – растерянно спросил Клод. – Зачем все это? Разве мы не понимаем?

      – Уходи! – крикнула Вита. – Уходи! У тебя душа старика!

      Калинов пожал плечами.

      Все-таки они молодцы, думал он. И ни в коем случае нельзя бросать их на произвол судьбы. Но разговаривать с ними надо на их языке. А для этого нужно опуститься до одного уровня с ними… Или подняться – не знаю, что уж окажется правильнее. И я буду не я, если не сделаю этого.

      Они молча смотрели на него. Только Вита не смотрела. Они закрыли ее от него стеной своих тел, и он слышал только ее плач. Они смотрели на него и молчали, и он понял, что его изгоняют. Как вчера Вампира. Потому что обманулись. Потому что он не оправдал их доверия.

      Неужели моя вина столь велика, что даже ты не простишь меня, спросил он мысленно Виту. А не дождавшись ответа, не удивился, когда вокруг помимо его желания стал стремительно сгущаться серый туман.

      Наверное, на его месте сейчас должен был бы стоять Клод. Наверное, таким вот образом и заканчивается обряд обручения с жизнью. Но Клод наверняка ушел бы с другим настроением.

      Когда он исчез, Вита заплакала еще громче и безутешней. Остальные растерянно смотрели на нее, не зная, чем можно помочь. Только Алла ласково гладила Виту по голове.

      – Не плачь, – приговаривала она. – Не плачь. Мы же выставили его. Теперь он оставит тебя в покое.

      – Нет! Я не хочу, чтобы он оставил меня в покое. – Слова прорывались сквозь рыдания, падали, как крупные капли грозового дождя. – Я люблю его! Люблю!

      – И правильно, – приговаривала Алла. – И люби! Он еще не закостенел. Из него еще вполне можно вылепить человека. Так что люби себе на здоровье!

      Калинов всего этого уже не слышал. Сердце его билось по-иному, не так, как вчера. Перед ним вновь был пульт джамп-кабины с мигающим сигналом «Вы ошиблись в наборе индекса». А снаружи стояла Лидия Крылова. Она смотрела на него с надеждой и страхом.

      – Все будет в порядке! – весело сказал он и подмигнул ей.

      Он дождался, пока она поверила и улыбнулась ему. Тогда он улыбнулся ей в ответ и пошел