МОР. Вася Дикий

никак не могла нащупать неуловимое нечто, скрывавшее вожделенную разгадку чего-то важного.

      Вика думала. И это помогало ей отвлечься от воспоминаний о насильнике. За мыслями терялся страх, и этого было достаточно для того, чтобы немного глубже дышать.

      Шли дни, Вика продолжала свои размышления, всё чаще заседая у открытого окна, из которого открывался вид на место выбранной смерти.

      Её ничто не занимало, кроме странных раздумий. Клиентки позабыли о её существовании кроме тех, что жалели свои кровно заработанные. Они время от времени пытались набрать номер портнихи, но неизменно слышали сообщение о том, что абонент недоступен. Некоторые изредка приходили попытать счастья у подъезда и торчали минуту-другую под заунывные завывания домофона, а затем уходили ни с чем.

      Было тёплое сентябрьское утро. Мать Вики когда-то любила называть это время на западный манер индийским летом, пока бабки под окнами величали его в свою честь. Она снова распахнула окно, впуская в квартиру присутствие смерти. Оно её успокаивало и убаюкивало некогда душивший страх.

      На плите в старой турке варился ароматный кофе как дань кем-то придуманной традиции. К бодрящей жиже Вика была равнодушна, но исправно пила её почти каждое утро в течение долгих лет.

      Секунды медленно тянули за собой минуты, старая кровать с продавленным матрасом стояла не застеленной и убранной пропахшим бельём, зачитанные до дыр книги ютились на пыльных полках.

      Вика вновь и вновь слышала вопль падающего соседа.

      И крики случайных прохожих.

      Собравшихся зевак.

      Всё было, как обычно. Но что-то изменилось. Мгновение. То самое мгновение открыло свою безмолвную тайну. Без слов и лишних объяснений, как озарение Менделеева его пресловутой таблицей, но не во сне, а наяву.

      Вика спокойно вышла из дома, прихватив с собой пару сотен на дорогу. Ей не нужно было никого пугать или делать шоу, не нужны были свидетели, случайные или запланированные заранее. У неё не было необходимости в том, чтобы поддаваться сиюминутному порыву, не думая или боясь передумать.

      Автобус и электричка, два часа езды, и Вика оказалась в Прошино, старой деревеньке, куда временами ездила на покосившуюся дачу. Там было устье бурной реки, бурлящим потоком прорывающейся между груды камней.

      Её мгновение не было отчаянием. Оно было прозрением. Будто наконец-то получилось вспомнить вертевшееся на кончике языка слово. И этим словом была «свобода».

      Вике не требовалось стоять в раздумьях над пенной водой. На её шее, как поводок смерти, висела верёвка, обмотанная вокруг тяжёлого валуна. Валун лежал в худосочных ручках, еле справляющихся с ношей.

      Она глубоко вдохнула и шагнула в бегущую реку, свободную от городского мусора, пивных бутылок, сточных вод и ржавых якорей. Вода заворчала и закрутила её в стремительном потоке в никуда.

      Валун потянул ко дну, как глупую марионетку. Вика забрыкалась и попыталась выплыть. Страшные мгновения и боль в груди. Разрывающая, невыносимая.