Високосный февраль. Мария Метлицкая

на кухню, где сидели мама и тот самый мужчина. Перед ним стояла пустая чашка от кофе – Маша увидела на ней черный ободок.

      Мама курила. Курила она редко, только в гостях или когда волновалась. А тут пепельница была полна окурков – маминых, с помадой на кончике фильтра, и других, без помады.

      – А вот и Маша! – странным чужим голосом сказала мама.

      Мужчина развернулся к ней и улыбнулся. И Маша снова подумала, что он очень красивый.

      Мама была взбудораженной, нервной, как после педсовета. Мама ненавидела педсоветы, где всегда выступала – она преподавала немецкий и была завучем в школе. Или после скандала с бабушкой, что тоже случалось нередко. Мама и бабушка часто ругались. Мама кричала, что ее поздно воспитывать, а бабушка отвечала, что надеется на то, что еще не все потеряно.

      – Что, Маруся, – спросила мама, – проголодалась?

      Маша кивнула. Есть хотелось, но при незнакомце было как-то неловко. «Скорее бы он ушел, – подумала Маша, – что-то он задержался». Он как будто услышал – резко поднялся и пробормотал:

      – Ну я пошел, Ира! Спасибо за кофе.

      – Может, останешься пообедать? – усмехнулась мама. – Тарелки супа не жалко, налью.

      – Нет, спасибо, я уж поеду. Нужно поторапливаться – вечером спектакль. «Утиная охота», Вампилов. В театре перекушу.

      – А-а-а! – насмешливо протянула мама. – Ну, если спектакль! – И коротко, неприятно хохотнула: – Тогда вперед! Вампилову пламенный привет! – выкрикнула она в коридор, где незнакомец с усилием натягивал мокрые ботинки. – И кстати, где ты пе-ре-ку-сишь, – с издевкой передразнила она, – мне абсолютно неинтересно!

      Он ничего не ответил и посмотрел на Машу:

      – Ну, девочка, до свидания?

      Последняя фраза была вопросительной, и растерянная Маша, ища поддержки, обернулась на маму. Та стояла, отвернувшись к окну, и снова курила.

      Маша неуверенно кивнула.

      Мужчина подошел к ней, внимательно оглядел с головы до ног.

      – Будь здорова! – сказал он и неловко чмокнул ее в затылок.

      Маша испугалась, дернулась и подскочила к маме. Та погладила ее по голове:

      – Не бойся, Маруся. Все хорошо.

      Но голос у мамы дрожал.

      Мужчина тем временем открыл входную дверь и все никак не решался выйти.

      – Ира!.. – хрипло начал он.

      Но мама его перебила, словно хотела остановить:

      – Иди уже, а? С меня, кажется, хватит!

      Он быстро вышел.

      Мама стояла столбом, как говорила вредная Клара Васильевна.

      Маша потянула ее за рукав:

      – Мам, а есть?

      Мама вздрогнула, словно очнулась:

      – Да-да, девочка! Сейчас, сейчас! Сейчас будем обедать. – Она засуетилась, принялась греметь кастрюльками, зажигать плиту и доставать тарелки и ложки.

      Маша сидела на табуретке и болтала ногами. Дождь за окном усилился и барабанил отчаянно громко. Маша ела куриный суп и украдкой запивала компотом, что делать было категорически нельзя – страшный вред желудку.

      Но сейчас мама молчала, она была как будто не здесь: крошила