Непредсказуемый Анимоха. Евгений Владимирович Скрапинов

у него была привычка: не работать одновременно над двумя мыслями, только над двумя одинаковыми делами. Но две мысли у него не были никогда, только одна после другой. Если в его голове две мысли, противоположные, то только одна после другой, и правильность остается за первой. Эту особенность Падишах называет "законом первенства Анимохи". Анимоха вообще был против демонстрации неверных примеров. Он считал, что хотя любая деятельность безнравственна, но любое публичное действие сакрально, так как может служить примером.

      Все-таки, чтобы ничего не делать, и при этом не тронуться умом, в основном Анимоха спал. Врач однажды зафиксировал продолжительность сна в 150 часов; думали, что безумец впал в кому. Ему снился дворик его собственной школы. Это чертово местечко частенько тревожило его сон. Проклятие, не воспоминания толкали его сюда! В мире он не ведал места, где ему хорошо было бы! Это ложь, что он на природе себя хорошо чувствовал! Ничего подобного! Стыдно так себя обманывать! Он ненавидел свои сны едва ли не больше, чем реальность.

      Уже известно, что он презирал чувство страха, высшее из чувств, и только смех еще пользовался у него каким-то уважением. Так что, понятное дело, в основном ему приходилось спать. Реальность вселяла в него безумный ужас и смех, то же и со снами. Не могу определиться, – говорил он, где хуже – там или тут! Сложно сказать, и там и там тот еще содом, – и заваливался на боковую.

      Сентиментальных людей он терпеть не мог, наивных втайне побаивался. Что же ему снилось? Ужасные картины собственного детства! Он считал, что детство – самое худшее время жизни.

      –Несмотря на участившиеся приступы паники и провалы в памяти, в целом с годами мне становится как-то легче. Хуже детства нет ничего. Я не шучу и не пытаюсь никого шокировать: детство мое было черным; и ответственность за мое детство несу я сам. Все знают мое пристрастие к романам воспитания. Это пришло из юности: если бы не романы воспитания, которые я читал с 17 по 35 лет периодически, черт знает, продолжал бы я еще тут общаться с вами, или уже присоединился бы к тем, кто на данный момент числятся как мертвые.

      Надолго ли хватит его собеседника? Да нет, вот он уже уныло бредет прочь.

      –Страшно посмотреть в самого себя, – говорит Анимоха где-нибудь на массовом празднике, и горожане мчатся наутек.

      –Что это такое с ними,– недоумевает Падишах.

      –Как надоела мне эта вечная фальшь, эта пустопорожняя болтовня. Неужели вы до сих пор так глупы? Да этого и быть не может! Люди становятся все тупее и тупее: конечно же, меня это не устраивает. Любой, кто не понимает, сразу старается установить какое-то субъективное отношение – хорошее или плохое, и делает через это вид что понял – позор. Хотя кто меня спрашивает. Быть может, прогулка пойдет мне на пользу, – говорит Анимоха, и вдруг вспоминает, что находится в темнице: беседует с невидимым во тьме Падишахом.

      –Много я тебе наговорил? Льстил, небось?– говорит Анимоха

      –А что льстил? У тебя ведь, пока я тут, именно льстивые мысли на уме. Я