Состояние – Питер. Ринат Валиуллин

от жизни все и делись.

      – Как у вас все просто. Наверное, вы счастливые люди.

      – Мне не нравится слово наверное. Какое-то оно никакое, без веры, – поправила меня Фортуна.

      – Хорошо, вы счастливые люди. А у нас, у питерцев все сложно. Все через одно сердце.

      – Да ладно тебе, Макс. У нас только цветочки, в Москве ягодки. В Москве сложно.

      – Ну ты сравнила.

      – В Москве всегда сложно, если тебе там просто, значит, ты не в Москве, ты в Питере, – поддержала Фортуну Белла. Все улыбнулись.

      – А как он выглядит, этот дом? – решил вернуться к дому Альберт.

      – На руках не объяснишь. Серые камни, из которых собран огромный дом, словно серые глаза Питера, на входе два атланта держат на руках часы, если посмотреть под определенным углом, будто держат само время. Но время неумолимо и держать его трудно, тяжело, да и не нужно. Пусть идет. И стоит только так подумать, оказывается, оно никуда и не собиралось уходить.

      – Время уходит от тех, кто не заметил, как оно пришло, – блеснула остроумно Фортуна.

      – Зачем приходило, непонятно, – подхватила тему Белла.

      – Полечить. Ведь кроме всего прочего оно таких лечит.

      – А вас?

      – Бывает. Летом лечение эффективнее, осенью так себе.

      – Почему лето лучше лечит, чем осень?

      – Зеленка всегда меньше щипет, чем йод.

      – Браво! – захлопала в ладоши Белла.

      Альберт тоже улыбался. Потом спросил:

      – А где он стоит?

      – Кто?

      – Дом. Надо будет взглянуть, – начал искать одобрение в глазах жены Альберт.

      – Крюков канал. Рядом с Мариинкой. В этом доме, кстати, жили многие из наших великих музыкантов.

      – Какие? – не унимался Альберт.

      – Точно знаю, что Чайковский и Рахманинов. Вы в Мариинке были?

      – Да нет. Хотели, но билеты только на оперу. Мы не очень ее понимаем.

      – Опера, как женщина, ее не надо понимать, ее надо слушать.

      – А делать по-своему, – добавил весело Альберт.

      – Ключевое слово – делать, – посмотрела на него прохладно Белла. Глаза стали еще более синими. Будто включила кондиционер.

      «Я бы с такой сходил и на балет, и на оперу, и на хоккей, и на футбол… Налево», – подытожил мой внутренний голос.

      «Только попробуй, сразу пойдешь на… все четыре стороны», – посмотрела так же холодно на меня Фортуна, будто лишила фарта.

      – Вы сходите, там один зал чего стоит, – не нравился мне весь этот напыщенный разговор. – Пожалуй, вы правы, лучше для начала на балет. Дорого, конечно, но того стоит, – запил я па-де-де вином.

      Макс взял со стола клубничку, посмотрел на нее, потом на гостей:

      – А еще лучше не в Мариинский, а в Елисеевский.

      – Макс, – взглянула на меня, словно предупреждающий знак, Фортуна.

      – Клубника навеяла…

      – Вы нас совсем за кого принимаете, – шутливо ответила Белла. – Думаете, мы не знаем Елисеевский?

      – Мы вроде бы проходили его, когда гуляли по Невскому. Симпатичный такой магазин. Особенно витрина.

      – Чего