При дворе Тишайшего. Валериан Яковлевич Светлов

няньки свое вспыхнувшее лицо.

      – Ну, ну, договаривай, договаривай… Кому поведаешь горе свое и радость, как не старой няньке? Не выдам, не бойся, тайну твою…

      – Ах, няня! – обняла ее Елена Дмитриевна. – Я не знаю, что со мною! Томится сердце мое! То сладко защемит, то заноет, как от лихой боли… ночи стала не спать, голова в огне, ноги – как лед, и тяжко-тяжко грудь давит! Няня, боязно мне что-то!

      – Иль новая зазнобушка? – прошептала нянька, гладя своей костлявой рукой шелковистые волосы боярыни.

      Та в ответ только крепче прижалась к старухе.

      – Полно, полно! Разве впервые с тобой это приключается? Горячая ты у меня, вся в бабушку; вспыхнешь полымем, да скоро и остынешь; недолго тебя лихоманка-то любовная треплет! – рассмеялась старуха.

      – Ох, няня, не то теперь, совсем не то.

      – А что же такое? Ну, сказывай, коли так.

      Елена Дмитриевна подняла голову, встала и, заложив за спину руки, прошлась по комнате.

      – Сказать – и впрямь легче, может, станет? – остановилась она перед старухой. – Люб мне, нянюшка, один молодец…

      – Знаю, что молодец, – смеясь, махнула нянька костылем. – Ой, проказница, известно, не красную девицу полюбила. А кто же этот молодец, Аленушка?

      Боярыня молчала.

      – Аленушка, а Аленушка? Не хочешь сказывать – не надо! – обидчиво произнесла нянюшка и засуетилась, чтобы идти.

      – Полно, няня, не серчай, не сокрыть от тебя хотела я свою тоску; все поведала тебе, а имя… на что тебе имя?

      – Нешто опять разбойника какого полюбила?

      – Нет! – весело тряхнула головой боярыня. – Не разбойник он! Краше его нет в целом свете, а сила-то его, сила…

      – Поди ты! Нешто в силе человеческой добро? Поистине хороший человек и без силы твоей бывает.

      – Ах, няня, не понять тебе меня, никогда не понять.

      – Где уж мне? Из ума, видно, старая выжила. А ты мне вот что скажи: Пронский-то твой, чай, тоже силен, по-твоему, на богомерзкие дела?..

      – Сила его, няня, на худое пошла.

      – Ну, вот то-то же! – весьма довольная, проговорила нянюшка и стала подыматься. – Мне пора. Так как же, детушка? Вызволишь ты мне княжну-то от злодея твоего Пронского?

      – Вызволю, няня, скоро вызволю! – ответила боярыня, и странная улыбка мелькнула на ее полных губах. – И силу его испробую!

      – Так прощай же, дитятко!

      Елена Дмитриевна поцеловала своими свежими алыми губами морщинистые щеки старушки.

      – И добра же ты, дитятко, ангел сущий! – проговорила тронутая старуха. – Знаешь, что пятая заповедь-то говорит? А ведь старая нянька – все одно что родитель, и за почтение к старшим вознаградит тебя Бог. Ну а коли что по этому делу с княжной занадобится, пришли за мною. Хоть и плохо ноги ходят, а вмиг предъявлюсь… Ты поразмысли-ка на досуге, как делу лучше пособить.

      Долго еще говорила нянька, медленно подвигаясь к дверям; боярыня молча слушала ее с улыбкой на устах, бережно ведя под руку.

      – Не проводить ли тебя кому, няня? – предложила боярыня.

      – И-и, что ты, мать моя! Разве я одна! В сенцах Марфушка