Пандемониум. Лорен Оливер

кишмя кишат маленькие черные муравьи.

      – Почему? – спрашиваю я.

      Мы лежим на спине и смотрим на полог из густой листвы у нас над головами.

      – Потому что идет снег, – со смехом отвечает Алекс.

      И снова я понимаю, что он прав – действительно идет снег, вокруг нас кружат крупные снежинки цвета пепла. И еще очень холодно. Дыхание облачками вырывается у меня изо рта. Чтобы не замерзнуть, я прижимаюсь к Алексу.

      – Дай мне руку, – прошу я, но Алекс не отвечает.

      Я пытаюсь пристроиться у него под мышкой, но его тело неподатливое, оно словно закоченело.

      – Алекс, ну, пожалуйста, мне холодно.

      – «Мне холодно», – механическим голосом повторяет Алекс.

      У него синие потрескавшиеся губы, он, не мигая, смотрит на листья.

      – Посмотри на меня, – прошу я, но Алекс не поворачивает голову, не мигает, вообще не двигается.

      Внутри меня нарастает паника, истеричный голос все повторяет, что так быть не должно. Тогда я сажусь и кладу ладонь на грудь Алекса. Он холодный как лед.

      – Алекс, – говорю я, потом уже кричу: – Алекс!

      – Лина Морган Джонс!

      Я вздрагиваю и возвращаюсь в реальность. В реальности вокруг меня раздаются приглушенные смешки.

      На меня злобно смотрит миссис Фиерштейн, преподаватель двенадцатого класса в средней школе для девочек «Куинси Эдвардс», Бруклин, семнадцатый район, секция пять. Это уже третий раз на неделе, когда я засыпаю у нее на уроке.

      – Раз уж от сотворения естественного порядка тебя клонит в сон, – говорит миссис Фиерштейн, – могу предположить, что поход в кабинет директора тебя взбодрит.

      – Нет! – вырывается у меня.

      Я произношу это громче, чем следовало бы, что провоцирует моих одноклассниц на новые смешки. Меня зачислили в «Куинси Эдвардс» сразу после зимних каникул, то есть чуть больше двух недель назад, а моя репутация стоит уже первым номером среди девушек со странностями. В школе меня обходят стороной, как будто я больная… как будто я заразная.

      Если бы только они знали.

      – Это последнее предупреждение, мисс Джонс, – говорит миссис Фиерштейн. – Вы меня поняли?

      – Этого больше не повторится, – отвечаю я, старательно изображая покорность и раскаяние.

      Я прогоняю от себя кошмар, который только что увидела, гоню мысли об Алексе, мысли о Хане и моей старой школе. Гоню прочь, как учила меня Рейвэн. Старой жизни больше нет, прошлое умерло.

      Миссис Фиерштейн в последний раз бросает на меня гневный взгляд – как я понимаю, для устрашения – и снова поворачивается к доске. Лекция о божественной энергии электронов продолжается.

      Лина из прошлого испытывала бы ужас перед такой учительницей – она старая и злая, похожа на помесь жабы и питбуля. Миссис Фиерштейн из тех людей, глядя на которых думаешь, что им нет необходимости проходить через процедуру исцеления. Невозможно представить, что она, даже если останется не исцеленной, сможет когда-нибудь влюбиться.

      Но Лина из прошлого умерла.

      Я ее похоронила.

      Я оставила ее за пограничным заграждением, за стеной из дыма и огня.

      Тогда

      Первое, что я чувствую, – огонь.

      Огонь в ногах, в легких, он разрывает каждый нерв, каждую клеточку моего тела. Так я рождаюсь заново – раздираемая болью, выныриваю на поверхность из удушающей жары и мрака. Я заставляю себя пройти через черное влажное место, полное незнакомых звуков и запахов.

      Я бегу, а когда бежать уже нету сил, иду, еле переставляя ноги, а когда и это невмоготу, ползу, впиваясь ногтями в землю, дюйм за дюймом скольжу, как червь, по заросшей поверхности этого странного дикого места.

      И еще, рождаясь заново, я истекаю кровью.

      Не знаю, как далеко я углубилась в Дикую местность, как долго продиралась через густой лес, но только замечаю, что ранена. Один из регуляторов, должно быть, все же сумел зацепить меня, когда я перелезала через ограждение. Пуля задела меня чуть ниже подмышки, и теперь футболка намокла от крови. Но мне повезло – рана неглубокая. Когда я вижу кровь и рану, все вокруг становится реальным – это незнакомое место, огромные деревья, жуткие заросли, то, что произошло, то, что я оставила позади.

      То, что у меня отобрали.

      В желудке пусто, но меня все равно выворачивает. Я кашляю и сплевываю желчь на ковер из блестящих от влаги листьев. Над головой чирикают птицы. Какой-то любопытный зверек подкрадывается ближе узнать, в чем дело, и тут же убегает обратно в заросли.

      «Думай, думай. Алекс. Думай о том, как поступил бы он в этой ситуации».

      «Алекс здесь, он рядом. Представь это».

      Я снимаю футболку, рву ее по шву и обвязываю себя вокруг груди, прижимая самый чистый кусок к ране. Это помогает остановить кровотечение. Я понятия не имею, где я и куда иду, знаю только, что нельзя останавливаться, надо идти вперед, глубже в лес, дальше от пограничного заграждения,