Биг-Сур и апельсины Иеронима Босха. Генри Миллер

От чистого пола, разумеется, осталось одно воспоминание, стол и кровать по-прежнему заняты перевернутыми стульями.

      Моя гостья, которой я виделся всемирно известным писателем, человеком, живущим в уединении среди величественной природы, в дивном уголке под названием Биг-Сур, принялась ругать меня – а может, ей казалось, что она меня утешает, – за то, что я пытаюсь делать слишком много такого, что не имеет никакого отношения к моему творчеству. Все это звучало настолько абсурдно, что, несколько опешив, я грубовато спросил, а кто, по ее мнению, должен делать грязную работу… Господь Всевышний? Она продолжала туманно рассуждать, на что, по ее мнению, мне не следовало бы тратить драгоценное время, подразумевая уборку, готовку, возню в огороде, заботу о ребенке, прочистку канализации и так далее и тому подобное. Я было окончательно вышел из себя, когда мне показалось, что послышался звук подъезжающей машины. Я распахнул дверь и, ну конечно же, увидел Варда, взбегающего по ступенькам, а с ним неизменную свиту его приятелей и почитателей.

      – Вот это неожиданность! Как поживаешь?

      Рукопожатия. Дежурные восторги со всех сторон:

      – Какое дивное место! (Даже в дождь.)

      Голландская гостья оттащила меня в сторонку. С умоляющим видом прошептала:

      – Что будем делать?

      – Старайтесь казаться обрадованной, – ответил я и отвернулся.

      Несколько минут спустя она опять дернула меня за рукав, чтобы простодушно поинтересоваться, не приготовлю ли я чего-нибудь, чтобы накормить всю ораву.

      Опущу то, что происходило в следующие несколько часов, и передам слова, сказанные ею на прощанье:

      – Я и представить не могла, что Биг-Сур окажется таким!

      – Я тоже, – чуть слышно добавил я.

* * *

      А потом появляется Ральф! Хотя на дворе разгар лета, он в толстом пальто и меховых перчатках. С книгой в руке он, как тибетский монах, не спеша прохаживается вдоль забора, взад и вперед, взад и вперед. Я настолько занят прополкой огорода, что не сразу замечаю его. Только когда я поднял голову, ища мотыгу, которую оставил прислоненной к забору, он попался мне на глаза. Поняв, что это человек не от мира сего, я решил попробовать схватить мотыгу и ускользнуть, так, чтобы он меня не засек. Я притворился, что не вижу его; он мог оказаться обидчивым и, оскорбившись, уйти. Но едва я сделал шаг к забору, это странное видение приблизилось и заговорило. Он говорил так тихо, что – некуда деваться – пришлось подойти ближе.

      – Вы Генри Миллер? – спрашивает он.

      Я кивнул, хотя первым побуждением было сказать «нет».

      – Я пришел потому, что хочу поговорить с вами.

      («О господи, начинается!» – вздохнул я про себя.)

      – Меня только что прогнали. Женщина, – горько или осуждающе, как мне показалось, добавил он. – Верно, ваша жена.

      Я только хмыкнул.

      Он уведомил меня, что он тоже писатель, что сбежал от всего (то есть от работы