Цвет ярости – алый. Александр Романовский

исключением, разумеется, верхних Ярусов Ульев, обитатели которых имели все возможности для воплощения ЛЮБЫХ своих фантазий), это явление обрело нынешний статус, – популярного, и более-менее доступного аттракциона, посетителю которого грозило всего пара опасностей: потерять деньги вследствие неудачного пари, и быть обрызганным кровью… Впрочем, второе встречалось многими с энтузиазмом.

      Именно здесь, в Клоповнике, в избытке имелась та питательная среда, которая требовалась, чтобы домохозяйки спешили поглядеть, как мужчины станут резать друг друга на части. Присутствовали все необходимые ингредиенты: территориальный – замкнутость Клоповника на самом себе, наподобие локальной сети; политический – отсутствие неусыпного надзора со стороны властей; человеческий – присутствие предприимчивых и беспринципных субъектов, а также, безусловно, финансовый – наличие на руках у населения некоторого количества бумажных старомодных денег, подлежащих отъему и дальнейшему распределению… /точь-в-точь по Марксу./

      Человеческие грехи и пороки всплывали на поверхности этого бурлящего варева, будто глушенная динамитом рыба. Потому-то гладиаторские бои появились здесь закономерно и вполне своевременно.

      Аборигены торопились на представления, позабыв о делах и даже редкой возможности посмотреть голо-визор. В них просыпалась жестокость и природная жадность. Деньги, смешанные с отстраненным от зрителя насилием, рождали чудовищ прямо в умах. Катализатором, безусловно, выступала кровь, что лилась из перерезанных глоток и отсеченных конечностей. Местные жители стремились на ее запах, как акулы в морской бездне.

      Все эти соображения пронеслись в голове Курта за какие-то мгновения. В это же время тонкое обоняние Волка улавливало малейшие нюансы тех «ароматов», что исходили от толпы безволосых. Нос вычленял информацию и преобразовывал ее в электрические импульсы, которые, в свою очередь, струились по нервным волокнам со скоростью света. Уже в сознании эта информация анализировалась и сопоставлялась.

      Волк и сам не мог бы более-менее внятно описать этот процесс. В частности, нередко концентрация запахов была так сильна, что приобретала почти визуальное отображение. Вот как сейчас: от толпы, казалось, исходили мутновато-серые волны. К ним было невозможно приглядеться. Более всего они походили на смутные тени, что порой пляшут на периферии зрения. Но, стоит повернуть голову, как все прекращалось…

      Страйкеру же не было нужды приглядываться. Он отлично ориентировался в этих образах – вот зловонное облако застарелого пота, вот кляксы дешевого лосьона, которым, казалось, полоскали горло около дюжины человек… вот разводы от запаха гари, которым кое-кто пропитался до самых костей (не так редко в Клоповнике жилье обогревали тем способом, что изобрели пещерные люди – в то время как монолитные колонны Ульев хранили на горизонте равнодушное молчание).

      Все это заставляло Волка брезгливо морщиться.

      Особо сильное зловоние, –