Гайдзин. Джеймс Клавелл

с вами откровенна… – И тут слова хлынули из нее сплошным потоком: – Я пока не хочу выходить замуж, я не уверена, что люблю вас, просто не уверена, вы должны набраться терпения, и в любом случае, люблю я вас или нет, мне кажется, я никогда не смогу жить в этом ужасном месте или в Гонконге, если честно, я даже знаю, что не смогу, я не буду, это выше моих сил, я знаю, что умру здесь, сама мысль о том, чтобы жить в Азии, приводит меня в ужас, эта вонь, эти мерзкие люди. Я намерена вернуться в Париж при первой же возможности, там мой дом, и я никогда не вернусь сюда, никогда, никогда, никогда.

      Но Малкольм не слышал ничего из того, что она говорила. Он витал в своих мечтах, не видя ее, и бормотал:

      – …много сыновей, вы и я… так счастлив вашей любовью… молился… навсегда поселимся в Большом доме на Пике. Ваша любовь прогнала страх, страх смерти… я всю жизнь боялся смерти, она всегда так близко… близнецы, сестренка Мэри умерли такими маленькими, мой брат, отец на краю могилы… дедушка тоже умер жестокой смертью, но теперь… теперь… все по-другому… поженимся весной. Да?

      Его глаза открылись. На мгновение он отчетливо увидел ее, увидел ее вытянувшееся лицо, заломленные руки, отвращение, и ему захотелось кричать: «Ради бога, в чем дело, это всего лишь больничная палата, да, я знаю, что одеяло намокло от пота и под меня натекло немного мочи и испражнений, и все кругом смердит, но это потому, что меня ранили, черт побери, меня только ранили, и вот теперь я зашит и снова здоров, снова здоров, снова здоров…»

      Но ни единого слова не слетело с его губ. Он увидел, как она сказала что-то, распахнула дверь и убежала, но это был всего лишь кошмар, и хорошие, добрые сны звали его за собой. Дверь закачалась на петлях, и звук, который она издавала, бесконечным эхо отзывался в его голове: «Снова здоров, снова здоров, снова здоров…»

      Она прислонилась спиной к двери в сад, жадно глотая свежий ночной воздух, пытаясь вернуть себе самообладание. «Матерь Божья, укрепи меня, даруй покой этому человеку и позволь мне поскорее уехать из этого места».

      Бебкотт приблизился к ней сзади.

      – С ним все в порядке, не волнуйтесь. Вот, выпейте это, – произнес он сочувственно, протягивая ей опиат. – Это вас успокоит и поможет уснуть.

      Она подчинилась. Вкус у жидкости не был ни противным, ни приятным.

      – Он теперь мирно спит. Пойдемте. Вам тоже пора в постель. – Он помог ей подняться к себе. У двери в ее комнату он на секунду задержался. – Спите спокойно. Вы будете спать спокойно.

      – Я боюсь за него. Очень боюсь.

      – Не бойтесь. Утром ему будет уже лучше. Вот увидите.

      – Благодарю вас, теперь со мной все хорошо. Он… мне кажется, Малкольм думает, что он умрет. Это возможно?

      – Совершенно точно нет. Он молод и полон сил, и я уверен, скоро он будет здоровее прежнего. – Уже, наверное, в тысячный раз Бебкотт повторял эту затасканную фразу, скрывая правду: я не знаю, этого никто никогда не может сказать наперед, теперь он в руках Господа. – Спокойной ночи, и ни о чем не тревожьтесь.

      – Благодарю