Волхв. Джон Фаулз

в научных исследованиях. И совсем не важна…

      Но я так и не узнал, где она не важна.

      Знакомая легкая походка, шаги по гравию, приближающиеся со стороны берега. Кончис быстро взглянул на меня.

      – Ни о чем не спрашивайте. Это самое главное.

      Я улыбнулся:

      – Как вам будет угодно.

      – Ведите себя с ней как с больной амнезией.

      – К сожалению, я никогда не общался с больными амнезией.

      – Она живет сегодняшним днем. И не помнит о прошлом – у нее нет прошлого. Если вы спросите о прошлом, она только расстроится. Она очень ранима. И больше не станет встречаться с вами.

      Мне нравится ваш спектакль, хотелось мне сказать, я не испорчу его. Но вместо этого я произнес:

      – Хоть и не понимаю зачем, начинаю догадываться как.

      Покачал головой:

      – Вы начинаете догадываться зачем. А не как.

      Он вперился в меня, подчеркивая каждое слово; потом повернул голову к двери. Я тоже обернулся.

      Теперь меня осенило, что лампу поставили за моей спиной, чтобы осветить ее появление; и появление удалось ошеломляюще.

      Она была одета, должно быть, по светской моде 1915 года: темно-синяя шелковая вечерняя шаль поверх легкого, цвета слоновой кости с отливом, платья, сужавшегося книзу и доходившего до середины икр. Тесный подол заставлял семенить, что прибавляло ей грациозности; приближаясь, она покачивалась, робея и спеша одновременно. Волосы подобраны кверху в стиле ампир. Она не переставая улыбалась Кончису, но с холодным любопытством взглянула, как я поднимаюсь со стула. Кончис был уже на ногах. Она казалась до того ухоженной, подтянутой и уверенной в себе – даже чуть заметная пугливость рассчитана до мелочей, – словно только что выпорхнула из ателье Диора. Во всяком случае, так я и подумал: профессиональная манекенщица. А потом: старый прохиндей.

      Поцеловав ей руку, старый прохиндей заговорил:

      – Лилия, позволь представить тебе господина Николаса Эрфе. Мисс Монтгомери.

      Она протянула руку, я ее пожал. Холодная, недвижная ладонь. Я коснулся призрака. Заглянул ей в глаза – в глубине их ничто не дрогнуло.

      – Добрый вечер, – сказал я.

      Она ответила легким кивком и повернулась, дабы Кончису было удобнее снять с нее шаль, которую он и повесил на спинку собственного стула.

      Обнаженные плечи; массивный браслет из золота и черного дерева; длиннейшее ожерелье из камней, похожих на сапфиры, но скорее всего – стразовое или ультрамариновое. По моим расчетам, ей было двадцать два или двадцать три. Но в облике сквозило нечто более зрелое, покой, присущий людям лет на десять старше, – не холодность или безразличие, но кристальная отчужденность; о подобной прохладе вздыхаешь среди летней жары.

      Она поудобнее устроилась на стуле, сжала руки, слабо улыбнулась мне.

      – Тепло сегодня, не правда ли?

      Произношение чисто английское. Я почему-то ожидал иностранного акцента, но этот выговор узнал безошибочно. Тот же, что у меня; плод частной школы и университета; так говорят те, кого какой-то социолог назвал «господствующие сто тысяч».

      – Да, не холодно, – ответил я.

      – Господин