Тень мачехи. Том 1. Светлана Гимт

ключ зажигания. Но запыленный драндулет блаженно замер в тени большой широколистной пальмы, как перегревшийся на солнце бегемот. Волегов достал из кармана шорт смятые купюры, отделил зеленую сотенную, хотел отдать водителю, но включились принципы: сотню, обещанную за быструю доставку, этот таксист не заслужил. Сергей хотел было потребовать десятку сдачи, но городская больница уже виднелась метрах в трехстах от заартачившейся машины. Его будто укололо, сразу в тысячу мест: «Там дочка, уже близко, очень близко!» И он, ткнув водителя меж лопаток, все-таки швырнул смятую сотенную через плечо обернувшегося креола. Взял с сиденья купленные в аэропорту цветы и плюшевого кота, выскочил, недослушав извиняющееся «merci bien*».

      Солнце сразу вгрызлось в его безволосую макушку. Майка мгновенно намокла, на лбу выступили капли пота, и Сергей привычно смахнул их рукой. Достал из кармана сложенную бейсболку, нацепил ее. Надо будет купить салфетки – впопыхах забыл платок.

      Перед входом в больницу стоял хвастливо-белый кабриолет «Lamborghini», растопыривший крылья дверей, как взлетающий жук. Из его кожаных недр доносились звуки радио. Волегов взбежал по широким каменным ступеням и открыл стеклянную дверь в прохладный холл, где тихо шелестели кондиционеры, и почему-то пахло сдобой. Сквозняк обнял его, дал отдышаться, защекотал под пропотевшей одеждой – ласково, будто кошачья лапа.

      Возле ресепшена, из-за которого виднелась склоненная голова медсестры в синей форменной шапочке, была небольшая очередь. Старик-креол, одетый лишь в красные шорты и грязный гипс, укутавший его ногу от колена до пятки, почти лежал животом на стойке. Костыли в его правой руке отплясывали дробь на мраморном полу, но медсестра, которой старик пытался что-то втолковать, будто не замечала ни его, ни производимого им шума. Рядом стояла пара молодых людей: юноша, который держался за щеку со скорбным видом приговоренного, и его равнодушная спутница – опершись на стойку спиной и локтями, она катала во рту жвачку и разглядывала холл; на ее изящные запястья были нанизаны золотые браслеты. Последней стояла высокая беременная мулатка в армейских штанах  и коротком черном топе. Её руки поддерживали круглый живот, черный и блестящий – казалось, что женщина-солдат прижимает к себе пушечное ядро.

      Медсестра говорила по телефону: то по-французски, то на щёлкающем местном. Положив трубку, она, наконец, повернулась к старику и медленно, с монотонностью опытной чинуши, заговорила с ним по-креольски. Перестав стучать костылями, дед недоверчиво выслушал ее, фыркнул и развернулся, намереваясь отойти от стойки. Его маленькие, как у обезьяны, глазки, блестевшие холодом и злостью под сводами голых надбровных дуг, задержались на Волегове. Креол ощупал его взглядом, будто что-то искал, и, не найдя, испугался. Вскинул костыль, направляя его на Сергея, как винтовку, и хрипло зарычал:

      – Dandotia!

      Волегов отпрянул, растерянно шагнул назад. Что это, черт подери, значит?

      А старик вытащил из-под края гипса грязную тряпицу, взмахнул ей перед лицом,