Чао, Феликс Вивас. Сергей Осмоловский

на рейс, Юля – с ним. Чуть в отдалении притоптывал и тихо подпевал сам себе Герман:

      – Felicità è tenersi per mano, andare lontano. La felicità…

      Он не заметил, как со спины к нему зашла дева без определённого возраста с высветленными волосами, развязно жующая жвачку.

      – Простите, но, вообще-то, я здесь стояла, – предъявила она ему с вызовом.

      Герман сдвинулся и пригласил, не переходя на русский:

      – Certo, pure.²⁵

      И у той замкнуло. Она растерялась. Центр тяжести ухнул в целлюлитные булки. Она присела и так, на полусогнутых, убежала с визгом прочь от Германа, как от приведенья:

      – Аа-ааа-аааа!..

      То есть, там – Роман, Герман и Юля дружно рассматривали отметку о регистрации на путевом билете, а здесь тяжело дышала с перепугу пергидрольная отпускница:

      – О, мать моя господи – он же итальянец!..

      Сбоку к ней, оглядываясь на группу наших друзей, подошла подруга – такая же, но с ребёнком на руках, тёмными волосами, наращенными по верхним векам ресницами до размера лопухов и изрисованными пошлой маникюршей ногтями.

      – Ты чё орёшь-то, мать? Заболела?

      Тупея на глазах, пергидрольная подруга пробормотала:

      – Он итальянец…

      – Кто? – засомневалась Ресничка. – Да ладно! А ты чё?

      – А я – как дура!

      – Ну дык ты, мать, куда суёшься-то? Читать умеешь? Не видишь – Италия, написано. А нас Турляндия ждёт, олынклюзив!

      Отдавшись ступору, пострадавшая отпускница ушла куда-то в мечты, как в небытие, откуда подала мрачный, почти утробный голос:

      – Мне турки-то как-то не очень. Вот с итальянцем я бы, это самое, с таким удовольствием…

      Глава 4. Полина

      Наклонившись к зеркалу на стене, умасливала губы красной помадой брюнетка тридцати восьми лет, следов которых никто из нас ни за что бы не обнаружил ни на её очерченном лице, ни в её полной достоинств фигуре с выдержанной привлекательностью возраста "в самом соку". Большие чёрные глаза с натуральными ресницами, как опахала; чёткая линия подбородка и естественные брови, заломленные роковым углом; немного впалые щёки и лёгкие скулы как признак хорошей породы – что ещё сказать о ней, чтобы объяснить, как она была прекрасна? Одета брюнетка была в тёмную, облегающую водолазку, а на руку был надет массивный серебряный браслет – простой, но стильный, ярко контрастирующий с загаром её кожи. ПОЛИНА! Как долго я ждал её появления в этом рассказе! Вспоминаю, и глаза сами собой закрываются от эстетического блаженства… Помню, в тот день её бёдра были обтянуты зауженной юбкой средней длины, а по бёдрам по-хозяйски шарили венозные мужицкие руки.

      – Руки, пожалуйста, – возразила она тем рукам.

      Претендент на тугие бёдра выходить вместе с ней, судя по всему, не торопился. На нём до сих пор были лишь мохнатые тапочки в виде собачьих мордашек, домашний халат, набекрень подпоясанный, да улыбка вожделения, гулявшая по сорокадвухлетнему лицу. Полина позволяла его претензиям быть, ибо они с ним были женаты, супруг состоял как-никак на высокой службе в

25

Конечно, прошу вас. (ит.)