Пешком через Байкал. Анатолий Санжаровский

ты возьми и подумай. Сибиряк говорит, истинную цену человеку назовёт один батюшка Байкал… Решайся! Главное ввязаться в драку…

      – … а там кто-нибудь и даст в ухо?

      – Иначе это не драка.

      Препирательства надоели и мне, и ему.

      Он властно взял меня за руку, ввёл в ванную, пустил горячую воду.

      – Дискуссия окончена. Попарься на дорожку. Полезно.

      Делать нечего. Гость невольный человек, что дают, то и жуй.

      Под момент, когда я выбанился, в углу на полном снеди рюкзаке уже лежало новое мне обмундирование: Николаева штормовка, женин свитер, белые шерстяные дочкины носки и прочее, и прочее.

      Весь дом собирал меня в дорогу, собирал с каким то первобытным неистовством.

      "Боже! Неужели я им так осточертел?"

      – И тебе всей этой амуниции не жалко? – усмехаюсь Николаю. – От меня можно ожидать чего угодно. Я могу, например, запросто затонуть и всё это поневоле прихвачу с собой туда.

      – Не-е, голуба, туда пути заказаны. После баньки ты полегчал. Теперь саженный ледок наверняка не распахнёт тебе врата рая. Как видишь, вероятность разлуки с нашим старым рюкзаком составляет ноль целых хренок десятых.

      Не силой ли усадили за стол.

      Я что-то без охоты жевал, а больше всё отнекивался, вовсе неломливо твердил, что не хочется.

      "Видно, это надёжный цивильный способ избавиться от нежданного гостя. Надоел – выпихни на Байкал просвежиться. И с концом! Как же, бегу и спотыкаюсь! Мне б только за дверь. Раскладушка в гостиничном коридоре сыщется!"

      Ни в кои веки не провожал Николай и до порога, а тут прилип, как мокрый листик. Вышагивает и вышагивает рядком под ногу.

      Заворачиваем за угол.

      Паями, порывами, припадал боковой ветер; зловеще мрачнело низкое тучистое небо.

      – Гостя, – подкалываю, – провожают в двух случаях. Чтоб не упал на лестнице иль чтоб не скоммуниздил чего. С какой радости провожаешь дальше?

      Молчит.

      Одни глаза посмеиваются.

      На остановке вслед за мной вжался плечом в автобусную давку, битый час торчал на вокзале (я всё искал, напрасно искал среди походников хоть одного такого ж безлошадно-го, то есть без лыж, как и я), с подозрительным рвением проводил до вагона.

      Я всё надеялся на авось. Авось, думал, туристские власти заартачатся, явят принципиальность и в самый последний момент что-нибудь да выкинут вкусненькое. Из запретительной серии. И я – не еду. Но не выкинули. Это уж совсем напрасно!

      Вот когда кинулся я сучить петлю.

      Поднялся в тамбур. Походя рванул дверь в соседний вагон. На ключе!

      – Первая дверь нерабочая, – заворчала с платформы проводница. – Не выворачивайте почём зря.

      Не бегом ли сунулся в другой конец – перекрыто и там.

      Было отчего пасть в отчаяние…

      Поплёлся назад в тамбур. Николай – привёл же леший как на вред! – у самой у подножки. Вежливо интересуется:

      – А чего это ты как с креста снятый?

      – Топал бы, Хрен Константиныч, до хаты…

      Лыбится,