Собрание сочинений. 2 том. Николай Ольков

в ближайшее воскресенье на службу, дождался исповеди.

      – Грешен ли, раб Божий Даниил?

      – Грешен, батюшка.

      – Кайся, Господь видит твои деяния и простит, если не смертны грехи твои.

      – Каюсь, батюшка, что на жен чужих посматриваю.

      – Сие есть грех, уже прелюбодействовал ты в сердце своем.

      – Еще каюсь… (что бы ему такое сказать, чтобы он назначил епитимью, да и делу конец?), каюсь, прибил как-то соседскую курицу, в огород залетела.

      – Ты, сын мой, перед Богом стоишь, а не в курятнике. Сие вы с соседом замирите, а за то, что таишь в душе своей, назначаю тебе по десяти раз утром и вечером неделю кряду читать «Отче наш». По истечении срока придешь к исповеди, а пока лишаю причастия. Пойди вон.

      Повернулся, а Вера лицом к лицу, чуть не столкнулись, опять покраснела вся и ушла на клирос. Решил дождаться, походил вокруг церкви, срублена надежно, а у нас все каменные, дерева нет. Тьфу ты, опять за свое! Что же Вере сказать? Позвать вечером на встречу – только отпугнешь, а как по-другому? Она вышла на паперть, повернулась к иконе над входом, трижды перекрестилась и метнулась, вроде, в другую от него сторону.

      – Обожди, Вера Павловна, чего ты от меня закрываешься?

      – Не место тут говорить про это, – шепнула она.

      – Укажи место, я на край света приду.

      – После управы подойди к керосиновой лавке.

      Ах, как хороша! И одета скромно да аккуратно, потому что в церковь не можно расфуфыриваться, и волосы прибраны под платком, росточком чуть разве его пониже, но в кости широка и лицо строгое. Губки только маленько подвели, пухловатые, вот там была у него зазноба… Он опять спохватился и заставил себя думать о встрече с Верой. Раз согласилась придти, значит, тоже его приметила, а он долго ждать не будет, сговор с родителями совершить и назначить свадьбу с венчанием.

      В тот вечер он дождался потемок, подошел к лавке, керосином несло, как от пролитой неловко лампы, была у него дома такая оплошность. Постоял, увидел неспешно идущую Веру, свернула к лавке, степенно остановилась.

      – Чего сказать хотел, Данила Богданович? Торопись, мне не след с парнем незнакомым подолгу стоять.

      Данилка оробел, но понял, что его час, и сказал шепотом, сделав еще шаг поближе к девушке:

      – Выходи за меня замуж, вовек не пожалеешь.

      Вера улыбнулась, он видел это даже в сумерках.

      – Да как же я могу тебе хоть что сказать, если знать совсем не знаю, и кто ты, и откуда, и что за душой? Спрошу у тяти, если разрешит, буду с тобой на людях встречаться. А замуж мне не к спеху, года не ушли, да и женихов табун. – Вера говорила это скорей от девичьей гордости, чтобы не больно зазнавался, что вышла к нему. – Все, пошла я.

      Данилка улыбнулся такому воспоминанию, задернул занавески, зажег лампу, достал книгу по маслоделию, купил в городе у старого мастера.