Дом. Роман. Иван Зорин

он спустился к Савелию оттого, что у него не ладилось дома, где он давно привык отмалчиваться, и, пожав плечами, достал из кармана бутылку вина. Да, слова ничего не значат, опять подумал Савелий Тяхт, ставя на стол два бокала, только в речи вместе со страстью они наполняются правдой или ложью. На другой день встретив в лифте Ираклия, Савелий Тяхт пожал ему руку и, не отпуская, говорил так долго, что тому показалось, будто они застряли между этажами. Ираклий Голубень в испуге повернулся к начертанному губной помадой стихотворению, в которое тыкал Савелий Тяхт, и на улицу вынес единственную истину: одному плохо, с другими – невыносимо.

      – Мы, верно, очень странные, – буркнул он на прощанье. – Увидеть бы всех нас со стороны.

      И Савелий Тяхт озадаченно развёл руками.

      Стихотворение в лифте принадлежало Саше Чиринá, которая уже кусала локти, что отвергла Ираклия. После того, как её выставила мать Савелия Тяхта, она начала в доме спать со всеми подряд, пока однажды не разглядела в зеркале своего единственного мужчину. Как и её мать-цыганка, она сразу узнала в нём свою вторую половину. Его звали Саша Чиринá. И, впервые полюбив, она потеряла с ним девственность. Так Саша Чиринá невольно последовала совету Ираклия Голубень, в шутку предложившему ей стать собственным мужем.

      После холодной зимы лето выдалось таким жарким, что пот испарялся, не успев выступить. На крыше плавилась толь, у подъездов – асфальт, а воробьи падали замертво от солнечного удара. Загорелись торфяники, казалось, что под ногами горит земля, и от дыма уже не помогали мокрые простыни, завешивавшие окна. Викентий Хлебокляч и Дементий Рябохлыст навещали жену по очереди, ревнуя к ребёнку, которого каждый считал чужим. Изольда их путала, сама не зная, кому она мать, а кому – дочь. А однажды попыталась объясниться с мужем. Но, как и в прошлый раз, он не стал её слушать. «Ты мне не мни, – оборвал он её странным каламбуром. – Ты мни не мне. – Изольда посмотрела на него, как на сумасшедшего, а он, словно подтвердив её опасения, ушёл, напевая под нос: – Она произносила про износ ила, тоже, мне, тоже – мне…» Несмотря на своё эксцентричное поведение Викентий Хлебокляч пошёл в гору. В глубине он уже подумывал просить Изольду вернуться, а для этого решил сначала расширить свою жилищную площадь, выкупив квартиру Дементия Рябохлыста. Но тот ни в какую не соглашался её продать, затевая бесконечные споры. Окончательно переселившись в детство, он не брезговал и тем, что, как маленький, играл в «почемучку».

      – А почему я должен её продавать?

      Викентий Хлебокляч объяснял его выгоду, предлагая за квартиру сногсшибательные деньги.

      – А почему я должен тебе верить?

      Викентий Хлебокляч терпеливо доказывал, что сделку можно заверить нотариально.

      – А почему я должен верить нотариусу?

      – Думаешь, если жизнь повернуть к началу, избежишь ошибок? – не выдержав, фыркнул Хлебокляч. – Нет, брат, ошибки, как ухабы, в какую сторону не едешь, одинаково растрясёт.

      Они