Созвездие Хаоса. Татьяна Степанова

для октября. Но не видно ни зги.

      Катя у себя в номере разделась, долго стояла под горячим душем. Перед тем как отрубиться, хотела было погуглить насчет шара – ей было страшно любопытно, что же это за достопримечательность такая в окрестностях Дубны.

      Но сон сморил ее.

      Шар приснился ей посреди ночи. Он был страшен и черен. И походил на чью-то ненасытную утробу, на огромное полое чрево, в котором Катя во сне задыхалась в околоплодных водах Большой Волги, словно зародыш-эмбрион, разевая рот в немом крике, царапая мускулистую плоть бездонного брюха, похожего на ШАР…

      Вечный космос…

      Бутон черной розы, выросшей на бесплодных равнинах ЭРЕБа…

      Хаос и мрак, уже почти явившие себя, но все еще незримые за круглой шарообразной спасительной защитной сферой.

      Глава 7

      Семейный портрет в интерьере

      – Смотри, прокляну! Материнское проклятие получить хочешь? Загнешься. Издохнешь под забором, хитрая сука!

      Анна Ласкина – та самая деловая дама, представившаяся Кате как замглавы городской администрации, – с отвращением созерцала сморщенное лицо матери. Они сидели за столом на кухне своей большой трехкомнатной квартиры.

      Кухня щеголяла дорогим итальянским гарнитуром, который Анна купила вместе с прочей дорогой мебелью, когда еще надеялась, что мать скоро умрет.

      Старуха страдала всеми болезнями на свете и во времена оны была уже одной ногой в могиле. Пока она умирала в больнице, Анна Ласкина быстро сделала в квартире евроремонт, купила мебель. Сидела и размышляла вечерами за бокалом вина, как она будет жить в их семейной квартире одна, схоронив обоих родителей, – сама себе хозяйка… Полная хозяйка во всем и госпожа.

      Но мать неожиданно пошла на поправку. Стальной шарнир, вставленный ей на место сломанной шейки бедра, прижился хорошо, сердечные боли отступили, уровень сахара в крови и тот снизился. Мать вернулась из больницы домой, узрела полную перемен жилплощадь и приказала, «чтобы в ее комнате все снова стало как прежде».

      Комнату матери пришлось вернуть, и там снова поселились вонючие старческие вещи, сосланные Анной Ласкиной на время ремонта на лоджию.

      Они жили не в старом кирпичном коттедже, как многие в ЭРЕБе, а в кирпичной двенадцатиэтажке улучшенной планировки, построенной в середине восьмидесятых для партактива города – ЭРЕБ в те времена был еще закрытым для всех.

      Мать в те годы работала в Дубне мелкой сошкой в горкоме, однако квартиру получить сумела и до сих пор, вот уже много десятков лет, считала ее полностью своей.

      Может, с этого все и началось у них? С квартирного раздрая? После смерти отца Анна Ласкина попыталась переоформить квартиру целиком на себя – объясняла матери, ну, мол, так проще, если что… Меньше бюрократизма в будущем и хождения по инстанциям.

      – Если что? – скрипуче спросила мать, сверля ее янтарными, как у старой кошки, глазами. – Смерти моей ждешь не дождешься? Уже и наследство себе хочешь захапать? Не получится, дочка. Я еще жива.

      В том разговоре она последний