Мангазея. Юрий Шестёра

что Бог послал, а то у меня уже прямо-таки слюнки текут.

      Афанасий с Тимофеем подсели к костру с подветренной стороны, куда ветерком тянуло легкий дымок, как, впрочем, это сделали и все казаки.

      – Дюже, однако, гнус дым не уважает, – заметил костровой. – Хоть, конечно, и нам самим не очень-то сладко по причине его едкости для глаз. Но зато без энтой осточертевшей мошкары, будь она неладна. Благодать!.. Дайте-ка я, мужики, еще лапника подкину в костер-то маненько. Вы-то не против того будете?

      – Давай, давай, Ипполит, подбрасывай лапник, а то ведь и начальство как раз возвернулось.

      Подброшенный в костер лапник густо задымил, разъедая глаза.

      – Потерпи, Савельич, маненько, а затем пообвыкнешь, – заботливо посоветовал опытный Ипполит. – Зато вокруг никакой нечисти виться не будет. Красота, да и только!..

      – Да уж, намахались мы с Тимофеем ветками, отгоняя от себя гнус, будь он неладен! – рассмеялся Афанасий.

      – Это уж точно! – подтвердил проводник.

      – И что же там, Савельич, вокруг-то деется? – полюбопытствовал казак, бывший по возрасту старше остальных.

      – Да ничего особенного, Игнат. Тундра как тундра… Вот только в версте отсюда обнаружили старое стойбище самоедов, у которого осталось шесть груженных тюками нарт.

      Ябко, толмач, сразу же насторожился.

      – И что, людей вокруг никого? – удивленно спросил один из казаков.

      – Ни души, Поликарп!

      – Вот чудеса-то…

      – И что же, никто их так и не тронет? – недоверчиво спросил другой.

      – Нет, конечно, Степан, – заверил того Афанасий и повернулся к толмачу: – Объясни им, Ябко.

      Теперь уже все дружно повернулись к тому.

      – Так делают все тундровые ненцы, которых ваш начальник правильно назвал самоедами. К лету они перегоняют стада олешек поближе к Студеному морю, где ягель погуще да и понежнее будет, а все ненужные зимние вещи оставляют на грузовых нартах у старого стойбища. Когда же к зиме они возвращаются назад, то забирают эти нарты с вещами и ставят новое стойбище, но подальше от старого, где ягель еще не вытоптан олешками, – объяснил тот и выжидательно посмотрел на Афанасия, как бы спрашивая: все ли правильно сказал?

      Тот утверждающе кивнул головой, и лицо толмача расплылось благодарной улыбкой.

      – Вот дела… Это, мужики, не то, что у нас, понимаешь, на Руси. Коли что оставишь даже на самое недолгое время, то потом ищи-свищи…

      – А ты как думал, Серафим? Правда, и людишек-то здесь будет поменее, чем у нас.

      Казаки согласно закивали головами.

      – А вот скажи-ка мне, Ябко, откуда это у твоих соплеменников набралось столько зимних вещей, что хватило на целых шесть нарт, да еще к тому же и грузовых?

      Тот непонимающе посмотрел на него:

      – Так ведь только одних олешковых шкур, которыми зимой покрывают чумы в два слоя, сколько будет.

      Казаки рассмеялись.

      – Ну что, утешил свое любопытство, Емельянушка? – усмехнулся Поликарп.

      – Да