Лживая весна. Александр Сергеевич Долгирев

он.

      – Что хоть за дело?

      Калле прищурился, а после усмехнулся и вдруг спросил:

      – Хольгер, а где ты был в 22-м году?

      – Мясо рубил в Киле.

      – Своя лавка?

      – Нет, помощником мясника.

      – Неплохо устроился, платили натурой?

      – Ну да, не марками же. Ты же помнишь те времена, Калле… Марки люди вместо бумаги в сортирах использовали. А так гарантированное мясо. Считай, счастливо жил. А ты где был?

      – Только сюда пришел, здесь паек давали и одежду.

      – Тоже неплохо…

      Оба немного помолчали, погруженные в воспоминания.

      Первым из омута памяти вынырнул Хольгер:

      – А ты к чему про 22-й год спросил?

      – Да просто интересно стало, ничего серьезного.

      – Ладно, Калле, проработаю это дело в меру своих сил… Отчетность как обычно?

      – Да, раз в неделю. И последнее, Хольгер: у нас новенький, зовут Франц Майер. Молодой парень, но образованный. Такие скоро нас всех под себя подомнут, но опыта нет совсем, поэтому хочу прицепить его к тебе, раз есть возможность проверить его на старом деле.

      – А как же Ковач?

      Рудольф Ковач был отличным опытным следователем и постоянным напарником Вюнша.

      – У Ковача дело с двойным убийством и, судя по всему, он еще не скоро освободится.

      – Понятно. Хорошо, я сделаю, что смогу. Можно идти?

      – Да, иди и будь аккуратен, дело сложное, есть риск разбередить старые раны. Удачи, Хольгер.

      – И тебе, Калле.

      Глава 2

      Дело № 44518

      Выйдя от шефа, Вюнш попрощался с фройляйн Кренц. Она улыбнулась и эта улыбка, как и смущение ранее, сбавили ей несколько лет. Хольгер направился в свой кабинет, ему нужно было ознакомиться с делом. Вюнш был в приподнятом настроении: он снова был на работе, он снова был нужен, он снова был в движении, а не кис дома в одиночестве, слушая музыку да читая.

      Бездействие угнетало Хольгера. Еще пока он рос, Ханс Вюнш – берлинский почтовый служащий и Хелена Вюнш (урожденная Мюллер), всю жизнь посвятившая заботе о муже и детях, намучились с третьим из четырех своих детей и единственным мальчиком. Маленький Хольгер мало того, что рос непоседой и сорванцом, был еще и очень упрям в своих делах – если он вбивал себе в голову какую-нибудь идею, то переубедить его становилось почти невозможно. В значительной степени эти черты были свойственны Вюншу и сегодня. Поэтому новое дело, пускай и «висяк», вызывало в нем желание работать и жить, а также прогоняло из его разума, обосновавшуюся там было, хандру.

      «Кабинет» был крошечной комнатушкой, в которой помешался небольшой письменный стол и, опять же небольшой, шкаф для бумаг. В одном углу была вешалка, в другом – мусорное ведро. Имели место быть также пара стульев: один, массивный и крепкий, для Хольгера, второй для его посетителей. На большее простой детектив рассчитывать не мог, но Вюнш не жаловался. Это и так был самый просторный личный кабинет в его жизни.

      Хольгер