Нет кузнечика в траве. Елена Михалкова

не шелохнулась. Странное дело: даже приглядевшись, он не мог определить цвет ее глаз.

      – Вил ю хелп ми, плиз, – сделал Макар еще одну попытку.

      Не поворачиваясь к нему спиной, она шагнула назад. Калитка захлопнулась. Скрипнул засов.

      – Знаменитое греческое гостеприимство, – пробормотал Илюшин.

      Он растерялся, что случалось с ним редко.

      Во рту пересохло. Теперь его действительно мучила жажда. Макар представил обратный путь, ушел под самый большой валун и сел в тени, надвинув сомбреро на глаза. Отдохнуть – и назад.

      Снова послышался скрип. Илюшин открыл глаза и вскочил.

      К нему приближался высокий широкоплечий грек в свободной белой рубахе и хлопковых штанах, подвернутых до колен. Возраст его был трудноопределим. Сперва Макар решил, что ему около пятидесяти, затем взглянул на морщины, прорезавшие лоб, и набросил еще десять лет. Лицо его дышало большой внутренней силой. Он казался своего рода противоположностью той безликой старухе, которая встретила Макара.

      «Хозяин», – понял Илюшин.

      – Ясас! – сказал он, вспоминая разговорник. – Паракало… Вотер!

      Из калитки выскочила толстая белая коза, подбежала к греку и ткнулась мордой в ноги. Тот ласково погладил ее. На хмуром лице проступила улыбка.

      Но при взгляде на Макара улыбка исчезла. Грек протянул мозолистую руку за бутылкой – Илюшин молча отдал ее, – и скрылся.

      На склоне возле сарая что-то промелькнуло. Что-то пестрое. Внезапно солнечный зайчик вспыхнул в глазах Илюшина, и он на несколько секунд ослеп.

      Вскоре грек возвратился.

      – Паре!

      В бутылке плескалась холодная вода.

      – О! Эфхаристо!

      В ответ на его благодарность хозяин пожал плечами.

      – Это ваш дом? – по-английски спросил Илюшин, сопровождая вопрос жестом.

      Старик уставился на него. Ни один мускул в лице не дрогнул, но Макар отчетливо ощутил исходящую от грека немую угрозу.

      – Здесь очень красиво, – сделал он еще одну попытку и обвел рукой побережье. – Никогда не был в таком прекрасном месте. Вери бьютифул!

      На мгновение у него возникло ощущение, что его сейчас собьет с ног страшный удар. Никаких предпосылок для этого подозрения не было: грек по-прежнему стоял неподвижно, положив ладонь на загривок козы, сопровождавшей его, словно собачонка.

      Наконец губы старика дрогнули.

      – Бьютифул, – повторил он за Макаром с преувеличенно выраженным акцентом, придававшим одному-единственному слову оттенок глубочайшей издевки. Если до этого Илюшин прикидывался туповатым туристом, то теперь он себя им действительно ощутил.

      – Эфхаристо, – сказал Макар и пошел по дороге, чувствуя, как спину ему сверлит презрительный взгляд.

      А еще один взгляд провожал его от сарая, скрытого в зарослях. В этом он мог бы поклясться, даже не поворачивая головы, чтобы проверить свою догадку.

      Глава 4

      Русма, 1992

1

      Именно в Русме двенадцатилетняя