Осень в Задонье. Повесть о земле и людях. Борис Екимов

задонской, обычно пустынной, возле хутора Басакина, у кургана да речки становилось людно. Машины, цветные яркие навесы, полога, шумливая детвора, радостные встречи, разговоры – все это живило округу.

      А еще и свой батюшка подъезжал, из города, отец Василий, молодой, тоже из басакинских, привозил он дьякона да певчих.

      Служили молебен на кургане, возле бывших часовни да родника. Молились. А потом продолжали праздник. Выпивали понемногу и не все: впереди – дорога. Зато истово хлебали свежую уху да пахучий кулеш с бараниной, разговлялись троицкой лишней – за то спасибо Аникею, он в этом краю теперь за хозяина.

      Детвора да молодежь купались, рыбачили. Люди постарше мирно беседовали, поминая давнее, в котором горького было через край: высылки, войны, голод. Оттого и бежали. Но еще было детство, близкие люди, чьи могилки рядом, были юные годы, которые утекли, и родная округа, которая в прежней поре.

      Словом, есть о чем погутарить. Басакины ли, Нагайцевы, Подсвировы… Двоюродные да троюродные, вовсе седьмая вода на киселе, но – свой круг: «земеля», «годок», «односум»…

      Вспоминали былое: свое и вовсе давнее, слышанное от отцов и дедов. Маркиан Басакин – лихой рубака, имел три Георгиевских креста. Как не вспомнить его, не помянуть. Могучий Титай Подсвиров, который, жалея быков, порой выпрягал их из тяжелого воза и брался за войё, тащил, приговаривая: «Конечно, тут быкам не осилить. Сам еле тяну».

      И о нынешнем не больно сладкие речи. О том, что Дон без хозяина гибнет. Скоро не то что рыбы, лягушек да ракушек не останется. А ведь бывало… О стерляди, осетрах вспоминали, о пудовых сазанах, лещах и вовсе страшенных сомах, которые скотину, людей в воду утягивали, а гусей да уток живьем глотали. Нынче донские воды пустели, берега загажены, прибрежный лес рубят и жгут чужаки. Земля не пашется и не сеется. Захватили ее чечены, дагестанцы и прочий «кавказ», погубив заливные луга да займища. Вот он – огромный Басакин луг, который в старые времена сеном снабжал всю округу. Его берегли, скотину по весне на нем не пасли, даже на телеге здесь запрещалось ездить. А нынче чеченские отары, овечьи да козьи, превратили Басакин луг в пустую толоку. И не только луг. Курганы уже голые стоят: ни чабора на них, ни полыни – все козы выдрали.

      Особенно горячился здешний житель Аникей Басакин, у него немало скотины и рыбная ловля.

      – С одной стороны Вахид меня поджимает, – объяснял он, – с другой – Ибрагим. А мне, коренному, скотину пасти негде. На Дону – ростовские, шахтинские, вся Украина. Гуртом. Их никакие границы не держат, и тоже законов для них нет: все выдирают, вплоть до мальвы, загубили, загадили, – жаловался он, казачина крепкий, большерукий, и приезжих просил: – Наших сюда присылайте. Чтобы была подмога. Можно ведь и рыбацкую базу устроить, и охотничью, навести порядок, чужаков отвадить, своих приучить к порядку. Казаки… В городе ходят, с лампасами, – горячился он. – Сюда их присылайте. Сделаем конную школу, для молодых. У меня лошадки гуляют. Туристов можно возить. И работать можно,