Осень в Задонье. Повесть о земле и людях. Борис Екимов

земли, на которой глазу не за что было зацепиться, и лишь вздохнул глубоко.

      Отец помог ему:

      – Вон там, за речкой, видишь, высокий Явленый курган, а поближе, у Белой горы, – синий вагончик. В прошлом году там были. Не помнишь?

      Мальчик снова вздохнул и ничего не ответил. Глаза его были широко раскрыты, но не могли вместить такого огромного пространства земли и неба, увиденного будто впервые. Ему сделалось даже как-то страшновато, и он взял отца за руку.

      Иван понял малыша, сказал:

      – Поехали.

      По белой меловой дороге спустились с холма; мелким бродом, на галечном перекате перебрались через речку и скоро объявились на своей земле, которую именовали с усмешкой «поместьем».

      Когда-то, теперь уже в давние годы, когда рухнула советская власть, сельский народ и поселковый наперегонки стал обзаводиться собственной землей. Одни – для прокорма в нынешней и будущей жизни, другие – на всякий случай: бери, коли позволено. Басакины в стороне не остались, оформив в аренду да в собственность полсотни гектаров земли довольно далеко от поселка, в Задонье, на родине отцов и дедов. Выбрали место приглядное и уютное: берег речки, прикрытый от ветра высоким обрывистым холмом, просторная луговина. Рядом – места когда-то знаменитые: Явленый курган, Церковный провал, Скиты. Одно слово – Монастырщина. Никто из Басакиных о земледельстве не думал. Взяли на всякий случай. А еще потому, что старший из братьев, летчик Павел, мечтал: «Отлетаю, на пенсию выйду, буду здесь жить. Куплю дебаркадер, организую турбазу. Тут речка, лес. Чем плохо?»

      Мечтаниями пока все и кончилось. Поставили под горою железный вагончик. Летом иногда приезжали на день-другой, отдохнуть на воле, порыбалить. Место было славное.

      Просторную поляну, на которой стоял вагончик, надежно прикрывали могучий прибрежный холм с отвесным меловым обрывом, высокие белокорые тополя, развесистые береговые ивы, густые заросли краснотала. В этом тихом мире текла своя жизнь, которую лишь потревожил гул машины. Но он сразу смолк. И тишина сомкнулась.

      Позднее, когда вернулись домой, отец и сын по-разному вспоминали прошедшее. Малый Тимоша повествовал восторженно родным и друзьям:

      – Наш вагончик охраняет маленький зверь ласка! А еще – черные коршуны! Целая эскадрилья! Двадцать штук! Летают и летают. А на бахче – арбузы и дыни. Бери, сколько хочешь. Там живут кабаны, лисицы, еноты и лось! Они любят арбузы. И даже волки приходят. На лошади я скакал! И не упал! В сене хорошо кувыркаться! Мягко! Раки ночью не спят! Бобры сделали себе огроменный дом! Они деревья грызут! Зубами! Лисица к нам приходила. На ужин! Мы ее угощали рыбой.

      И еще одно, шепотом и с оглядкой:

      – Там монах живет, тайный. Он живет ночью, а днем скрывается в пещере.

      Все это было: любопытная, юркая ласка, живущая под вагончиком, ушастенькая, белобрюхая; стая коршунов, кружащих над своими гнездовьями и угодьями; бобровые заводи, хатки. Ездили на бахчу, уже оставленную хозяевами, но щедро укатанную ярко-желтыми дынями «ломтевками» и поздними «зеленухами», арбузами. Там