Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов. Григорий Сковорода

цветов и утехи исполненному, в котором процветает древо нетленной жизни.

      А вот плоды его: доброжелательство, незлобие, склонность, кротость, нелицемерие, благонадежность, безопасность, удовольствие, кураж и прочие неотъемлемые забавы.

      Кто таковую душу имеет, мир на нем, и милость, и веселие вечное над головою сего истинного христианина!

      Наркисс[73]

      Разглагол о том: Узнай себя

Пролог

      Сей есть сын мой первородный. Рожден в седьмом десятке века сего. Наркисс нарицается некий цвет и некий юноша. Наркисс – юноша, в зерцале прозрачных вод при источнике взирающий сам на себя и влюбившийся смертно в самого себя, есть предревняя притча из обветшалого богословия, которое есть матерь еврейского. Наркиссов образ благовестит сие: «Узнай себя!» Будто бы сказал: хочешь ли быть доволен собою и влюбиться в самого себя? Узнай же себя! Испытай себя крепко. Право! Как бы можно влюбиться в неведомое? Не горит сено, не касаясь огня. Не любит сердце, не видя красоты. Видно, что любовь есть Софиина дочь. Где мудрость узрела, там любовь сгорела. Воистину блаженна есть самолюбность, если есть святá; ей свята, если истинная; ей, говорю, истинная, если обрела и узрела единую оную красоту и истину: «Посреди вас стоит, его же не знаете».

      Блажен муж, который обретет в доме своем источник утешения и не гонит ветры со Исавом, ловительствуя по пустым околицам. Дочь Саулова Мелхола, из отчего дома сквозь окно рассыпающая по улицам взоры свои, есть мать и царица всех шатающихся по окольным пустыням во след беспутного того волокиты, кого, как буйную скотину, встретив, загонит в дом пастырь наш. Куда тебя бес гонит? «Возвратись в дом твой!»

      Сии суть Наркиссы буйные. А мой мудрый Наркисс амурится дома, по Соломоновой притче: «Разума праведник, себе друг будет».

      Кто-де прозрел в водах своей тлени красоту свою, тот не во внешность какую-либо, не во тления своего воду, но в самого себя и в самую свою точку влюбится. «Пути твои посреди тебя успокоишь».

      Наркисс мой, правда, что жжется, разжигаясь углием любви, ревнуя, рвется, мечется и мучится, ласкосердствует, печется и молвит всеми молвами, а не о многом же, ни о пустом чем-либо, но о себе, про себя и в себе. Печется о едином себе. Едино есть ему на потребу. Наконец, весь как лед, истаяв от самолюбного пламени, преображается в источник. Право! Право! Во что кто влюбился, в то преобразился. Всяк есть то, чье сердце в нем. Всяк есть там, где сердцем сам.

      О милая моя милость, Наркисс! Ныне из ползущего червища восстал пернатым мотыльком. Ныне се воскрес! Почему не преобразился в ручей или поток? Почто не в реку или море? Скажи мне! Отвечает Наркисс: «Не вредите мне, ибо доброе дело сотворил я. Море из рек, реки из потоков, потоки из ручьев, ручьи из пара, а пар всегда при источнике сущая сила и чад его, дух его и сердце. Се что люблю! Люблю источник и главу, родник и начало, вечные струи, источающие из пара сердца своего. Море есть гной. Реки проходят. Потоки высыхают. Ручьи исчезают. Источник вечно паром дышит, оживляющим и прохлаждающим. Источник единый люблю и исчезаю. Прочее все для меня стечь, сечь, подножие, сень,

73

Диалог «Наркисс» написан в 1769–1771 гг., напечатан М. И. Антоновским без указания авторства в брошюре «Библиотека духовная, содержащая в себе дружеская беседы о познании самого себя» (СПб, 1798). Наркисс (Нарцисс) в греческой мифологии, прекрасный юноша, влюбившийся в свое отражение и умерший от тоски по самому себе. Для Сковороды Наркисс – символ самопознания; мудрый нарциссизм – стремление и умение прозреть сквозь плотскую, тленную, видимую натуру внутреннюю, невидимую, вечную натуру, божественное в себе начало.

«Наркисс» является произведением, структура которого в наиболее явном виде совмещает элементы диалога и внехрамовой литургии, что выражается в том числе и в многослойной организации художественного времени. Первый пласт времени можно назвать эмпирическим: беседы ведутся на протяжении семи дней, от понедельника до воскресенья. Это эмпирическое время является, однако, аллегорией другого времени, страстной седьмицы, времени символического. Третий пласт смыслового поля образует время литургическое. Четвертый пласт – время архетипа: семь дней в притче, рассказываемой старцем Памвой в самом начале «Симфонии».

«Пролог» и «Чудо» образуют своеобразную проскомидию, обряд приготовления к литургии. Священник, вынимая копнем из просфоры так называемого Агнца, читает преобразовательный текст из книги пророка Исайи, где упоминается агнец, ведомый на заклание (53:7). В сковородиновской проскомидии речь идет также о некоем прообразе, функцию которого выполняет миф о Нарциссе. И если в «Прологе» этот миф трактуется как символ самопознания, преображения, возрастания к Богу, то «Чудо, явленное во водах Наркиссу» повествует о реальности этого обожающего самопознания и напоминает о ветхозаветных и новозаветных «наркиссах»: Давиде, ап. Павле и др. «Святые дары» (т. е. Слово Божие) приготовлены, и Сковорода цитированием того же Исайи скрепляет мифологему, которая затем станет разворачиваться уже сюжетно-символически. Этот оптимистический пролог задает тон последующим размышлениям собеседников. Шесть последующих разговоров посвящены проблеме самопознания (все они называются «Разговор о том: знай себе»), образуют вступительную, экзотерическую, часть литургии – литургию оглашенных.

«Катехуменов» (оглашенных) двое – Клеопа и Филон. Это неграмотные земледельцы, простецы. Друг, с посильной помощью Луки, любителя «поговорить о чем-либо из божиего слова», помогает им в непривычном деле самопознания – приближения к «истинному человеку». Именно этот процесс узнавания, выявления и осуществляется в «литургии оглашенных». На протяжении шести дней в неспешных беседах происходит выяснение того, что есть подлинное самопознание-богопознание-богообщение («евхаристия»). Речь идет о внутреннем человеке («Разговор 1-й»), о невидимой натуре в прочих тварях («Разговор 2-й»), о внутреннем человеке как мере сущего («Разговор 3-й»), о различении добра и зла («Разговор 4-й»), о воскресении («Разговор 5-й») и его мистическом залоге – искре божией: «бог есть во плоти человеческой» («Разговор 6-й»). Это своеобразная катехизация, т. е. разъяснение основных положений учения и подготовка к вступлению в новую духовную общность, Церковь, для богообщения. Отличие последнего «разговора» от шести предыдущих подчеркивается особым его названием: «Разговор 7-й о истинном человеке или о воскресении» – это и есть литургия верных. Наступает время для интеллектуалистично понятой евхаристии, совместного «вкушения» Слова Божия, возрастания от плотского естества к божественному. Это происходит в форме медитирующего пения – голосом сердца, не «плотским языком», совместного пения, соглашающего (что и означает греческое слово «симфониа») сердца в единстве с Глаголом Божиим, т. е. обожающего участников. Возрастание от внешней натуры, от внешнего человека к внутреннему, переход от «плотского» воскресного обеда к «бенкету духовному», который явно имеет черты платоновского пира, – вот основана направляющая ось «Наркисса». Последующие четыре симфонии – это уже трехголосное виртуозное согласование различных цитат из св. Писания в единое целое, перемежаемое медитацией над их смыслом.