Миряне – кто они? Как в православии найти самого себя. Современные истории. Марина Нефедова

все проверяет доводами разума, в том числе и сами доводы разума. Вы меня потом спросите: а как это сочетается с верой? А вот так и сочетается. Ты должен быть интеллектуально честным. Твоя критичность при этом не в том, что ты все ругаешь, а в том, что ты все проверяешь – ты так устроен. Ты не боишься сомнений, потому что сомнения – это форма саморазвития. Ты сомневаешься не в существе, не в бытии, а в своих представлениях о бытии. Образование делает человека экстерриториальным – язык для него важнее, чем место. Связь с думающими людьми важнее, чем принадлежность к этносу. Это не значит, что каждый образованный – космополит. Он может быть вполне себе глубоким патриотом. Но это его выбор. Он выбирает, кем он хочет быть. И не боится разделять точку зрения меньшинства. В некотором смысле слова все это – свобода.

      Религия скоропостижного спасения

      – Когда вы поняли, что Церковь вам нужна?

      – На втором курсе института. Это был восемьдесят первый, кажется, год. И, как у многих в моем поколении, у меня началось то, что называется духовным поиском. Я не был слишком политизирован, и поэтому это не был поиск какой-то политической альтернативы. Но в той плоскости, в которой я жил, было душно, бессмысленно, тоскливо. Я прошел через всякие кришнаитские вещи, через полумистических немецких философов (довольно, кстати, опасных) и потихонечку начал подбираться к церковным воротам. А там – там оказалось все, что я искал. Причем ответы на некоторые вопросы стали просто не нужны. Например, вопрос о перевоплощении, который меня мучил, обессмыслился, потому что христианство – это, как кто-то сказал, религия скоропостижного спасения.

      – Если вспомнить слова митрополита Антония, «свет вечной жизни» вы увидели у кого-то в глазах?

      – Да, еще в школе мне повезло: я попал в литературный кружок при Дворце пионеров.

      Его вела Зинаида Николаевна Новлянская, доныне здравствующая, очень хороший психолог и поэт. Она была верующая, как потом выяснилось, но, конечно, ни о какой вере с нами не говорила – только о литературе. И к литературе она не относилась как к жмыху, из которого надо выжать свет истинной веры, а остальное выбросить, – что случается иногда с православными. Нет, у нее это был разговор именно о литературе. А поскольку язык подчас сильнее, чем мысли автора, то, за исключением совсем уж позднего XX века, вы в литературе редко найдете последовательно атеистические произведения. Даже если автор, как Фет, сам себя считает атеистом.

      Потом Зинаида Николаевна познакомила нас со своим коллегой, тоже психологом Александром Александровичем Мелик-Пашаевым, который спустя годы стал ее мужем, и он уже разговаривал с нами с каждым поодиночке, отвечая на наши вопросы. На втором курсе я крестился – он стал моим крестным.

      Я начал ходить в храм Илии Пророка в Обыденском переулке. Великих стариков этого храма я уже не застал, но, когда я туда ходил, там служили прекрасные отцы Александр Егоров и Сергий Бордзыко. Уже задним числом я узнал, что среди знакомых мне прихожан один был тайным священником – это отец Глеб Каледа. А за