Корбо. Чёрная птица. Татьяна Милях

в крюйт-камеру22 не сняв подбитых железными гвоздями сапог. Гвозди чиркали по какой-нибудь металлической детали, высеченная искра попадала на порох – и всё! «Взрыв и ты уже на небесах встречаешься с создателем», – хихикнув, предупреждал главный канонир.

      Хорошие отношения у сына капитана сложились и с мастером парусов Форестом, которого в команде частенько называли «зашиваетелем мешков». Последним прозвищем Форест был обязан своей дополнительной обязанности – зашивать в парусину умерших во время плавания, таким образом, он являлся своего рода могильщиком. Мужчине скоро должно было исполниться сорок лет, но он уже считался стариком. Этот человек относился к самым тихим и одухотворенным натурам на корабле. Работа парусного мастера ценилась настолько высоко, что его освобождали от несения вахты. Моряки были обязаны парусному мастеру не только «последней рубашкой», но и своей повседневной рабочей одеждой, которая шилась тем же мастером из остатков парусины. Но главное, именно Форест ладил новые белые полотняные крылья кораблю, взамен старых, лохмотьями свисающих с рей после штормовых деньков или артиллерийского сражения с противником. Для Тэо оставалось загадкой, как парусному мастеру удавалось разобраться в огромном полотнище, и не спутать ненароком в работе шкотовый угол с нок-бензельную или верхнюю шкаторину с нижней? Мальчик с уважением посматривал на мужчину, а Форест с доброй улыбкой порой по-отечески взъерошит его волосы и расскажет морскую байку, пока сам усердно орудует иглой.

      На корабле в минуту гнева вместо пожелания сломать шею или ногу моряк мог в сердцах бросить: «Чтоб у тебя мачты поломались!» Это было страшной потерей, а потому корабельного плотника, Реймана, как ни крути, приходилось причислять к важнейшим особам на борту. Ведь всего каких-то несколько сантиметров трухлявых досок отделяли команду от мокрой погибели. С хорошим же плотником, имеющим к тому же доброго помощника, парни могли спать спокойно. Рейман вечно был чем-то занят, то он прилаживает новую доску в носовой переборке, то стругал новую грот-стеньгу, а между делом он и камбуз обеспечивал чурками и стружками для растопки, и по просьбе судового врача мог вырезать новую деревянную ногу для пострадавшего в бою. На судне плотника так же освобождали от несения вахты. Он принадлежал к тем немногим, кто имел право спать всю ночь напролет. Как-то мальчишка оказался в крохотной каюте Реймана и увидев корабль, помещённый в бутылку просто обомлел.

      – О-о-о! Мне друг, как-то подарил такой же, только большой. – восхищённо проговорил Тэо. – Но как ты его туда засунул? – искренне удивился юнга, и мужчина довольно улыбнувшись пообещал показать. Позже Тэо восхищённо наблюдая, как Рейман собирает маленькие детали в бутылке, высказал моряку своё восхищение, но у самого сорванца терпения на столь кропотливую работу не хватило.

      Почти со всеми членами команды у Тэо сложились хорошие

22

Крюйт-ка́мера – во времена парусного флота – помещение на военном корабле, предназначенное для хранения пороха, как бочек с порохом, так и готовых к стрельбе пороховых зарядов. Располагался, как правило, в носу или корме корабля ниже ватерлинии.