Золотой саркофаг. Ференц Мора

гордо выпрямился:

      – Магистр священной памяти!

      – Вот как! Клянусь Зевсом, немногим удавалось достичь таких высоких степеней в восемнадцать лет! Значит, император свою память хранит у тебя! Хорошо еще, что вас целых сто сорок два магистра и на каждого в конечном счете приходится не так уж много.

      Они вошли в колонный зал перед покоями императора. Квинтипор остановился.

      – Скажи, Бион, что за человек император? Не для того же он свел меня с тобой, чтоб навсегда разлучить?

      Математик, потупившись, забормотал себе в бороду:

      – Отныне мы не принадлежим сами себе. Запомни: император – не человек, а бог. Для тебя он был добрым богом… Разлучит ли он нас? Откуда мне знать, мой мальчик? Ты – его раб, и он вправе поступить с тобой как пожелает. Разгневается – прикажет распилить пополам, а захочет – назначит правителем Далматин. Я не думаю, чтобы относительно тебя у него были недобрые замыслы. По крайней мере, все, что он делал до сих пор, говорит о другом. Вот он набил твои карманы золотом, а это совсем не в его обычаях. При виде твоего кошелька у ритора прямо глаза на лоб полезли.

      Бион усмехнулся. Юноша робко заглянул ему в глаза:

      – Ты не мог бы узнать о моей судьбе по звездам?

      Математик нахмурил брови.

      – Если б у меня был сын, я, Квинтипор, ни за что не стал бы исследовать положение его звезды. Вообще никогда не стал бы заглядывать в будущее тех, кого люблю. А ты – единственный, к кому я питаю это чувство.

      Юноша бросился старику на шею:

      – Я не хочу расставаться с тобой! Я тоже во всем мире не люблю никого, кроме тебя.

      – А мать? Отец?

      – Я лишний там, Бион. Они продали меня в рабство.

      Математик слегка дернул юношу за ухо.

      – Эх, магистр, как ты зелен еще, совсем ребенок! Что ж, по-твоему, лучше землю в огороде копать, чем расхаживать в такой роскошной одежде… Скажи, а старик Квинт считает тебя важной особой?

      – Как же! Придворным мухоловом зовет, – усмехнулся Квинтипор. – Сегодня утром заставил грядки поливать.

      – Видишь, значит, он не совсем от тебя отказался. А матушка Саприция?

      Юноша покраснел.

      – Представь себе, зашила в мою одежду какую-то траву, чудачка такая… от сглаза, говорит. От кого она оберегает меня здесь?

      Математик похлопал юношу по спине и, подталкивая его к двери, сказал:

      – Хорошо, что Саприция не знает, что произошло в Коринфе и в Афинах. Правда?

      Квинтипор протянул руки к яркому солнечному свету:

      – Ах, Бион! Как это прекрасно – жить!

      Бион, остановившись на пороге, минуту серьезно смотрел прямо перед собой. Потом улыбнулся. Мудрой улыбкой старого ученого, любящего жизнь без упоения и без тревоги.

      3

      В Антиохии, ожидавшей четырех властителей мира на совещание имперского тайного совета, должны были встретиться не только государи, но и их семьи. Правда, все четыре семьи составляли, по существу, одну – семью императора. Так же как и вся тетрархическая система