Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье. Сергей Александрович Менжерицкий

хвостиком?

      – С хвостиком.

      – С кисточкой?

      – С кисточкой.

      – С бантиком?

      – Отстань!..

      За чердачным оконцем открывается снежное поле, скособоченное влево. Посреди поля торчит печная труба, а за ней – телевизионная антенна и деревянный шест со скворешней. Над скворешней движется небо – серое, будто войлок. Дойдя до угла крыши, под которым располагается их протекающая комната, они останавливаются, вслушиваясь, как колотит в свои жестяные барабаны талая вода. Тук-тук. Тук-тук-тук. Снизу, сбоку, отовсюду. Крылов подцепляет лопатой увесистый снежный ком и с трудом переваливает его вниз, в предрассветную дворовую прорву. И лишь спустя секунды, показавшиеся неправдоподобно долгими, снизу вдруг отзывается глуховато-рассыпчатым – а-аххххххххххххххххххххх!

      Он надевает рукавицы и принимается за работу, медленно продвигаясь вперёд. Вдох-выдох, раз-два. Снег очень мокрый и плотный, он налипает на лопату и норовит вырвать её из рук. Вдох-выдох, три-четыре… Минут через двадцать у Крылова уже сильно ломит запястья, а минут через сорок, когда угол крыши уже практически расчищен, нестерпимо ноет спина. Он выпрямляется и ищет глазами Машку.

      – Ау, Шишкин, ты где?

      – Здесь!

      Крылов оборачивается. Она машет ему рукой с другого конца крыши. Рядом с нею маячит пара странных фигурок в человеческий рост – одинаково белых. Кажется, что они склонились друг к другу и о чём-то шепчутся.

      – Как они тебе?

      – Кто?!

      – Мои снеговики!

      – Снеговики?

      – Ну конечно! Это – Пьеро, это – Коломбина… Разве не видно?

      Крылов приставляет лопату к трубе и подходит ближе.

      – Просто обалдеть, Шишкин!

      – Я серьёзно.

      – И я – серьёзно. По-моему, это лучшие снеговики всех времён и народов. И тебе за них – приз!

      Он обхватывает Машку за плечи и приподнимает так, что её ботинки повисают в воздухе. Она болтает ими слегка, потом спрашивает невозмутимо:

      – Всё?

      – Знаешь, как в средние века пытали хорошеньких еретичек?

      – Нет.

      – Девушку хватали и приводили в темницу.

      – И?

      – И тогда самый уродливый инквизитор начинал лобызать её прекрасное тело. Её ушки, её щёчки. Её холодный сопливый носик…

      – И?

      – И она стонала, бедняжка. Она плакала, она извивалась в его ужасных объятиях. Она звала на помощь А он всё не унимался, подонок. Он опускался всё ниже, к её трепетным губкам и шейке. Он сладострастно терзал их…

      – И?

      – Терзал, так сказать…

      – И?!

      – До тех пор, короче, пока она во всём не признавалась.

      – Я признаюсь, господин инквизитор.

      – В чём же?

      – В любви.

      – К кому, несчастная?! Отвечай немедля!

      – К одному местному Пьеро, господин инквизитор.

      – Подробности, мне нужны подробности!

      – Он длинный и худой, господин инквизитор. Он очень добрый и доверчивый. У него детские глаза. Однажды я шла по Неопалимовскому переулку и мы повстречались случайно. И мне показалось,