Лицедей. Василий Дмитриевич Гавриленко

эффектно.

      В антракте в гримерку ко мне заглянул сам Шилкишевич и, хоть и не похвалил, но и не наорал, как на того же Лукьянова.

      – Тут к тебе какие-то, – сказал он между прочим. – Смотри у меня!

      Привычка грозить была впитана Шилкишевичем с молоком Немировича-Данченко.

      Я обернулся, накладывая грим на вспотевший лоб. Гримерша, конечно, обслуживала эту гордячку Шпанк.

      Передо мной застыли два человека в черных очках и, если можно так выразиться, черных же костюмах-двойках. Можно? Ну, тогда выражусь! Похожи они были на секьюрити из ювелирного магазина.

      – Что вам угодно, господа? – спросил я, вовсе не желая выходить из образа.

      И тут… О боже, довольно жутко вспоминать… Впрочем, вспоминать-то особо нечего: лишь вонючий платок, подсунутый мне под нос.

      Очнулся я в чем-то черном… Вообще в тот период в жизни моей превалировал черный цвет.

      – Где я?

      Мне показалось, что я, простите, помер.

      – Не бойтесь, Сергей Леопольдович, мы не сделаем вам ровным счетом ничего плохого.

      Голос мягкий, а все же было в нем что-то тигриное.

      «А кривым счетом?» – испугался я и повернулся. Оказалось, что я еду в таком, знаете ли, черном лимузине и из окна мелькают незнакомые мне, но весьма солидные с виду здания. Я, признаться, никогда не покидал родной Ж…

      У тигриного голоса оказалась очень даже не тигриная внешность: ласковые голубоватые глаза, беспомощно-розовая лысина и бородавка на щеке, похожая, тысяча извинений, на махонькую какашку.

      – Театр, «Ревизор», – пролепетал я, чувствуя, что сердце срывается с привязи.

      – Какой ревизор, Сергей Леопольдович? – протянул бородавка и зачмокал губами. Он нажал какую-то кнопочку и – к изумлению моему – из спинки сиденья выскочили два бокала с искрящейся жидкостью.

      – Забыл, пардон, представиться. Семен Никитич. А вы?

      – Сергей Леопольдович.

      От неопределенности фортуны на меня напала икота.

      – Ну, вот и замечательно, милейший Сергей Леопольдович. Выпейте, друг мой ситный, икота и пройдет.

      «Отравят», – могильно решил я, но бокал взял. Шампанское, надо признать, было отменным, – да чего там! – сроду такого не пил. Хорошо, если б всех таким травили.

      – Вот и славно, – сказал Семен Никитич, глядя, как двигается мой кадык, – Вы, мне думается, хотели бы знать, с чем связана такая наша… беседа.

      Он легонько дотронулся до моей одежды. Боже свят, я же в костюме Хлестакова! Знаете, курточка еще туда-сюда, но панталоны довольно-таки легкомысленного свойства. Боюсь, обыватель не поймет.

      В панике я посмотрел в голубые моря Семен Никитича.

      – Да, признаться, хотелось бы знать…

      – Не волнуйтесь, на месте мы вас приоденем, – смеясь, промолвил Семен Никитич и тут же посерьезнел, – У меня – то есть у страны – есть для вас работа.

      – Какая? – испугался я, вообразив, что меня собираются отправить шпионом в Англию.

      – О, очень интересная и творческая, – заокал Семен Никитич, поглаживая рукой мою коленку. – Ведь вы творческий человек?

      – В – вероятно.

      – Ну-ну, не скромничайте…

      Тем временем лимузин подъехал к настоящему имению – постриженные лужайки, фонтанчики, золотые оградки. А дом! То не дом был – дворец!

      – Тут вы теперь будете жить, любезный мой Сергей Леопольдович.

      Ответить я, как вы понимаете, не смог.

      2

      – О, какой сон! Эй, Машка?

      – Машку привезем потом, Сергей Леопольдович.

      Семен Никитич. Так это был не сон! Я огляделся, продирая спросонья глаза: святые отцы, какая это была спальня! Да в эту спальню поместился бы весь театр Ж… со всеми пристройками, надстройками и конем на крыше!

      Золото так и слепит очи. Зеркала, тончайшие занавески, ажурная лепнина на потолке. А простыни! Да я б душу продал, чтоб хоть на полчаса прикорнуть на этих простынях!

      – Сергей Леопольдович, вы уж не гневайтесь, – говорил между тем Семен Никитич, – Вчера мы дали вам немножечко снотворного, чтоб вы как следует отдохнули.

      Он стоял, одетый в смокинг с жилетом. Рядом с ним маячила – о! прэлестное создание: глаза – океаны, плечи, что сахар, ну и все прилагающееся.

      – Да, кстати, ваша горничная, Степанида.

      Имечко, конечно, бугристое, но не в имечке, как говорится, клад зарыт!

      – Жду внизу, – коротко бросил Семен Никитич и откланялся.

      – Вот ваш костюм, Сергей Леопольдович,

      Костюм был весьма и весьма, ничем не хуже семеникитичского, но, знаете ли, я не спешил покидать сладкий плен простыней – признаться, я довольно стеснителен, а тут, как назло, на мне довольно-таки древние трусы. Эпохи, скажем, праотца Адама.

      – Я отвернусь, Сергей Леопольдович, – засмеялась Степанида.

      О, ангел!

      Костюмчик