До завтра… если жив буду…. Степан Викторович Шмелев

Давай быстрее! Быстрее тебе говорят!»

      Капля сочилась из пипетки, набухала и срывалась, попадая в цель. Дед часто моргал и расплывался в улыбке, предчувствуя окончание процедуры, облизывал пересохшие морщинистые кривые губы.

      – Тебе лучше? – спрашивал я его.

      – Хрен его знает. – кривился дед, – Наверно лучше…ну ты иди, я еще полежу немного… – и завернувшись в толстое пуховое одеяло, рассматривал бабушку, сопевшую и охавшую на соседней кровати.

      Она засыпала и просыпалась, просила пить и снова погружалась в сон, во сне практически не дышала, отгородившись от мира паутиной седых, редких волос выбивающихся из платка. Просыпалась редко. Пробуждаясь, корчилась от боли или от искреннего страха, посещающего ее под утро. У нее исчезали ноги, ей казалось, что они растворились и переплелись с одеялом, тогда она с трудом садилась на кровати, и в молчании натирала ногу или мерно топала по полу, стараясь убедиться хотя бы в минимальной чувствительности конечности.

      Глухой, мерный звук, разлетающийся в сумраке по квартире, словно вдох и выдох, рассказывал всем, кто готов вслушиваться в вибрации стен и пола многоквартирного дома, что ее сердце все еще бьется.

      5.

      Каждое межсезонье мы увозили бабушку в больницу поправить здоровье, насколько это возможно, или просто чтобы убедить самих себя, что мы не сидим, сложа руки, и не ждем, когда же все само собой закончится по вполне объективным причинам. Быть рядом – это тоже работа, неимоверно нудная и обнадеживающая кого-то из тех, кто находится на расстоянии вытянутой руки, но точно не тебя. Кажется, что постоянное бездействие гораздо важнее, чем деятельность, не приводящая ни к каким результатам, кажется, что все истории, которые тебе рассказывают, ты уже не раз слышал, кажется, что на все вопросы, которые могли быть заданы, ответы уже прозвучали.

      – Как мать? – спрашивала она меня, сидя на больничной койке в отдельной палате, раскачиваясь, словно перезревший мотылек под светильником.

      – Хорошо. – отвечал я.

      – Снег тает…Весна?

      – Осень…

      – Еще только осень?

      – А ты куда-то торопишься?

      – Я? – удивленно смотрела на меня, пытаясь вспомнить, что значит, для нее слово торопиться. Подумав немного, давала ответ: – Куда торопиться?

      – Не знаю. – я старался обнадеживающе улыбаться и пожимал плечами, – Отдыхай!

      – Доктора здесь хорошие? – спрашивала меня бабушка, не обращая внимания на брошенные мной фразы.

      – Лучшие! – уверено говорил я, хотя еще ни с одним доктором не был знаком, – К другим не возим!

      – Может домой? – спрашивала она, морщась изо всех сил, от неудовольствия расставляя глубокие морщины по своим местам, – Там дед один!

      – Справится!

      – Ну, ты его навещай… и брату скажи…

      – Хорошо, хорошо, – я обнимал ее за плечи и старался уложить в кровать, наблюдая, как она руками старается оттолкнуться