Ола. Андрей Валентинов

Что девчонка не велела мне дверь открывать? А если это правда, представляете, что с ней сделают?

      – Но что же?..

      – Увидим, – перебил я. – А вдруг все это байки? Как те, про короля Артуро?

      – Ах, Начо, Начо, – укоризненно молвил рыцарь. Молвил, головой качнул. – Не будь таким маловером! Хотя должен тебе заметить, что щит, с которого и начался наш горячий спор, действительно не такой старый. Думаю, лет восемьдесят ему, но уж никак не больше.

      Я не выдержал – улыбнулся.

      Проверил щеколду – ничего щеколда, держит. Дверь посмотрел – крепкая дверь, сразу не выбьешь.

      Только бы рыцарь мой не сплоховал! Прибегут, закричат, что в двери шайка злых великанов ломится…

      Вытащил дагу из ножен, провел пальцем по острию…

      Хороша, сам точил!

      А, может, ерунда все? Не любит эта цыганочка заезжих ухажеров с серьгой в ухе – и отваживает?

      В доме тихо, в коридоре тихо…

      Даже мыши не шуршали,

      Не скреблись под половицей,

      И не лаяли собаки –

      Тихо-тихо, как в могиле.

      Потолок в побелке новой,

      Черный крест над изголовьем –

      Будто в склепе я ночую,

      Словно бы меня отпели!

      Гаснет свечка, салом пахнет,

      А я вспомнил почему-то

      Мясника в рубахе красной,

      Огоньки в его глазах.

      ХОРНАДА IV.

      О том, как мы с рыцарем провели ночь на постоялом дворе.

      – Сеньор! Сеньор Начо!

      …Ее шаги я услыхал еще внизу – быстрые, легкие. Затем ступени проскрипели, те, что на второй этаж ведут.

      – Это я, откройте!

      Шепчет цыганочка, да как-то громко шепчет. Или это слух у меня такой сделался?

      Час прошел, не больше, как я дверь закрыл. Тихо было в доме. А я и глаз не сомкнул – слушал. То шаги мерещились, то скрип дверной, то вообще что-то несусветное. Но – нет.

      И вот – пришла.

      – Сеньор Начо! Вы спите? Откройте, а то дядя проснуться может, от строгий очень… Сеньор!

      Уже не шепчет – в полный голос зовет.

      Молчу.

      Молчу, а сам себя дураком обзываю. Когда ж такое было, чтобы девица сама ко мне стучалась, а я…

      Узнают – засмеют, прохода давать не будут!

      – Сеньор Начо! Это же я пошутила, чтобы вы дверь не открывали! Пошутила! У вас такое лицо было! Откройте, я и денег просить у вас не стану, вы – парень видный, сразу ясно – из города.

      Молчу. А сам эту цыганочку, как есть, представляю. Всю! Огонь-девчонка, такую на всю жизнь запомнишь. Эх, дурень, дурень! Может, ну его все к бесу? Одна она в коридоре, точно! Открыть? Открыть, ее впустить, снова дверь на щеколду…

      – Сеньор Начо!

      И открыл бы! До того глупыми собственные страхи-ужасы показались. До того ее голосок сладким был! Да в последний миг, как рука уже к щеколде тянулась, о рыцаре моем непутевом вспомнил. Поди тоже не спит, слушает. Открою дверь – на выручку кинется. Вот смеху-то будет! Да и вроде как пообещали мы друг другу заодно держаться. Посмотрит на меня, вздохнет: «Эх, Начо!»

      И так стыд, и этак. Пусть уж лучше думают, что сплю. Умаялся, на Куло этом поганом весь день сидючи…

      – Сеньор…

      И