Маневры памяти (сборник). Михаил Глинка

части и в разных местах: то есть мундир с орденами отдельно от головы, видимо, считая, что так можно избежать опасности при обыске. Впрочем, когда умер Сталин, то поставила большой портрет отца народов на стул, декорировала крепом (была художницей), и вся огромная коммуналка[31] ходила к ней всхлипывать.

      Кстати, именно она же, тетка Муся, когда мне было уже лет четырнадцать и мы нечаянно встретились в Русском музее (она жила совсем рядом), вдруг потащила меня в зал, где висели портреты выпускниц Смольного института, и указала на портрет Нелидовой работы Левицкого.

      – Это, кажется, родная сестра твоего прапрапрадеда, – сказала она. – Но ты в своем Нахимовском, пожалуйста, не болтай…

      Год тогда шел примерно 1950-й. Много позже, когда разобрался, выяснилось, что одно из трех «пра» – лишнее. Мамина мама – Екатерина Владимировна Гедеонова, была урожденной Нелидовой, и ее прадед Александр Иванович Нелидов приходился любимой собеседнице[32] Павла I – Екатерине Ивановне, родным братом. Кроме того, в уходящей вглубь веренице Нелидовых мигал тревожными вспышками проблесковый маячок Отрепьевых…

      Крестцы. Как оказалось, кроме названия поселка, это еще и название одной из глав в радищевском «Путешествии», хотя сей факт дошел до меня тоже, как свет далекой звезды, лишь когда в Крестцах – поселке-городке в восьмидесяти километрах южнее Новгорода – я впервые в самом конце пятидесятых побывал. Потом я туда зачастил. С начала шестидесятых у родной сестры тетки Муси, Надежды Петровны Исаевой, жившей в Крестцах, прожил от двух до пяти своих лет (по Корнею Чуковскому – лучший из возрастов) мой старший сын. И вот ее-то, Надежды Петровны, муж – Сергей Николаевич Исаев – и был одним из тех двоих, рассказом о ком я собирался занять своих пассажиров, прежде чем высадить их из машины на озере Пирос.

      Вторым был брат Сергея Николаевича – Борис Николаевич, в доме которого мои спутники только что осматривали угловой диван.

      Братья были высокими и до старости стройными, в чем-то очень похожими и все же разными абсолютно.

      О том, что они оказались в Крестцах не по своей воле, мне, как и многое другое, связанное с ними, стало известно позорно поздно. Впрочем, я об этом уже сказал: позорно, что многие годы не интересовался, не расспрашивал… Представить же, чтобы они сами стали рассказывать о себе, да еще как о жертвах – невозможно. Так и вижу, даже сейчас, эти лица. Жаловаться? Не та была порода.

      Знаю, что Сергей Николаевич сразу после войны был директором Крестецкой школы и вел, кроме того, уроки математики. Знаю, точнее, узнал позже, что в начале 1950-х его исключали из партии. За что? Вообще-то не так удивляло, что исключили, как то, каким образом он там оказался. Объяснение пришло позже.

      Борис Николаевич тоже преподавал, впрочем, уже позднее. А в шестидесятых дядя Боря был то председателем поселкового совета, то что-то делал в райпотребсоюзе, была такая организация… И лишь много позже – годам к семидесяти пяти – стал учить старшеклассниц французскому. А еще, нарочно

31

Ленинград, ул. Софьи Перовской (ныне снова М. Конюшенная), дом 8, кв. 14.

32

Однажды якобы запустившей в него туфлей.