Если суждено погибнуть. Валерий Поволяев

or болезни». Отец отказался. Дед в ответ только вздохнул да затылок себе пальцем почесал. Сказал: «Ладно! Вылечить мне тебя, Александр Николаевич, будет в таком разе, конечно, труднее, но я попробую». Два месяца он лечил моего отца, на звезды заговоры делал, на луну, на молодой месяц – по-всякому, словом, припарки готовил на ноги, на поясницу клал, золой кормил и – вылечил.

      Варя снова зябко поежилась:

      – Боюсь я колдунов.

      – Казаки на Дону специально шашки себе заговаривали, чтобы те не тупились, если попадался колдун.

      – А у немцев колдуны есть?

      – Конечно. Колдуны даже в Африке есть.

      За первым оврагом последовал второй – такой же глубокий, сырой. Старик Еропкин выругался:

      – Видать, в темноте я малость промахнулся, мать честная! Надо бы чуть правее взять, ближе к Волге, там никаких оврагов нет, а мы спрямили дорогу – вот и кувыркаемся.

      Одна телега действительно закувыркалась, но ее быстро подняли, поставили на колеса. Проверили ноги у лошади – не переломала ли? – и двинулись дальше. Варя под шумок, под досадливый говор людей и веселое перемигивание звезд уснула.

      Целый караван телег, наполненных вооруженными людьми, двигался по берегу Волги на север. Ни один разъезд красных не встретился им по дороге, словно армии Тухачевского не существовало.

      Может, так оно и было?

      Утром Каппель вошел в Симбирск. Улицы, вызолоченные ярким солнечным светом, были пустынны, в городе даже не лаяли собаки, словно муравьевцы, пока властвовали, выловили их всех до единой. Кто знает, может, так оно и было – ведь у Муравьева на службе находилась китайская рота Сен Фуяна, а китайцы, как и корейцы – большие доки по части собачатины. Вот в городе и не осталось ни одного тузика.

      Каппель сузившимися, каким-то враждебными глазами осмотрел улицу, на которой остановился штабной эскадрон.

      – Не люблю таких городов. Всякая тишина обладает зловещими свойствами и враждебна человеку.

      На соборной площади лежали двое убитых красноармейцев – погибли ночью. Каппель приказал коротко:

      – Похоронить!

      В кадетском училище, в комнате номер четыре, с пола даже не стерли кровь убитого Муравьева, она въелась в старые нециклеванные доски, почернела и перестала походить на кровь – будто бы темную краску пролили…

      – Владимир Оскарович, может, займем училище под штаб? – предложил Каппелю Синюков.

      – Нет. В Симбирске мы задерживаться не будем – сегодня же двинемся на Казань.

      Комучевцы Каппеля набирали скорость, победный запал этот нужно было не только сохранить, но и развить, а это было непросто: никому уже не хотелось воевать, люди устали от войны, от стрельбы, от того, что на мир уже четыре года подряд приходится смотреть сквозь прорезь прицела… Нервы не выдерживали.

      Единственное, чем Каппель мог поддержать своих людей – кроме, конечно, надоевшей трескотни, что Россия должна быть свободна от большевиков, – хорошим питанием, хорошим – ладным, как говорят на Волге, – обмундированием